* * *
Вслед партизанским парламентариям один за другим прозвучали два выстрела, пули впились в дверную притолоку. Костров сорвал с плеча автомат, обернулся и встретился глазами с тем, кого когда-то отпустил в лесу. Появившийся из-за занавески чисто выбритый, ухоженный капитан не очень походил на того изможденного, с впавшими щеками, который врезался в память Алексея, и всё же это был он, Адам Гжелевский. Опустив руку с браунингом, Гжелевский брезгливо кинул:
– Считай, лейтенант, что в расчете. В следующий раз встретимся – убью.
Устиныч с силой опустил к полу ствол автомата командира:
– Не заводись, Алексей, не время…
* * *
Утренняя служба давно закончилась, а священник в чёрной сутане всё ходил между скамьями для прихожан, поправлял свечи перед иконостасом, крестился. Когда в притворе костёла появился капитан в фуражке с выгоревшим васильковым верхом, отец Михаил вздохнул с облегчением: чему быть, того не миновать.
– Не стану утверждать, что день добрый, пан ксёндз. Думаю, вы уже слышали, какой клад отыскали в купальскую ночь.
Костров снял фуражку, пригладил редеющие волосы, в которых сквозила седина, по-хозяйски опустился на последнюю скамью:
– Присядьте, гражданин Базилевич. У нас с вами найдется о чём побеседовать, – слегка усмехнулся. – Наслышан, вы у своей паствы авторитетом пользуетесь. Да вот какое дело… Судя по найденным документам, парашютисты, останки которых обнаружили, на связь с моим отрядом летели, так что уж получается – дело это и моё, личное. Будь у нас раньше связь с Москвой – лучше бы воевали, больше бы немцев уничтожили, так?
– Ваши партизаны – немцев, а сколько те ещё заложников расстреляли бы? Сколько жизней не досчитались бы? На это плевать, да? – неожиданно для самого себя вскипел отец Михаил.
– Может, забыли, пан ксёндз, но война была. А на войне редко у кого получается отсидеться в своей хате. Не хочешь, чтобы стреляли в тебя – стреляй сам. Такая вот арифметика.
– Знаю я вашу арифметику, – священник вскочил на ноги, от волнения по лицу пошли багровые пятна. – А дети маленькие, старики, старухи – как они в вашу арифметику вписываются?
– Да никак не вписываются! – капитан тоже вскочил на ноги и не закричал – заорал так, что колыхнулось пламя ближайшей свечи. – У меня самого дочка маленькая, и я всё понимаю. Только на войне невозможно угадать, с какой стороны прилетит пуля. И нет другого выхода: либо ты животное, которое тупо позволяет уничтожить себя, либо сопротивляешься. До конца и несмотря ни на что. Это вы здесь привыкли спасать свою шкуру, подстраиваясь под того, кто побеждает. В конце войны, небось, все партизанами стали!
