* * *
– Я больше так не могу, Алекс. Хоть подавать патроны, кем угодно, но я должен быть сейчас с ними, я – француз.
– Этьен, ты когда-нибудь держал в руках винтовку?
– Нет. Я научусь.
* * *
Свет далеких звезд запутался в листьях цветущих каштанов. Тишину нарушил рёв сирены, словно злые, ощерившиеся собаки, залаяли зенитки…
– Подожди, Этьен, я с тобой. Только оставлю соседу ключ от комнаты.
* * *
Комната художника удивила пустотой и порядком: краски, кисти на стеллажах, картины составлены к стене. Сам Чижевский, непривычно аккуратно одетый, стоя у окна, всматривался в сполохи прожекторов и что-то тихо шептал.
– Осип, – Алесь положил руку художнику на плечо, – я попрощаться зашёл…
– Уходишь? – в глазах обречённость и тоска.
– Попробуем с Этьеном найти линию фронта.
– Алекс, можно мне с вами? Возьмите, а? – сквозь обречённость прорвалась надежда. – Я всё время думал: это не моя война, а вот только сейчас, сию минуту понял: чужих войн не бывает.
* * *
Позже Александр Станиславович, как ни старался, не мог вспомнить, сколько прошло дней или ночей…
Пережитое в юности повторялось как в плохом сне: беженцы, тягачи, лошади, солдаты без винтовок. Только на этот раз на дорогах были ещё и танки, которые почему-то шли в сторону, противоположную линии фронта. Кто-то говорил: «Защищать Париж», кто-то утверждал: «Бегут, нет снарядов!»
Точно в полдень, словно по расписанию, прилетели бомбардировщики. Беженцы, уже побывавшие в таких передрягах, при появлении самолетов залегли, прикрыв голову руками (Алесь силой заставил своих спутников последовать их примеру); остальные, будто поражённые столбняком, стояли, с трудом осознавая, что происходит.
Несколько сброшенных бомб разрушили дома на обочине, повредили танк, затесавшийся в толпу беженцев. Потеряв управление, массивный R35, будто неповоротливый майский жук, зажужжал, цепляясь гусеницами за пыльную дорогу, и начал разворачиваться вокруг оси. Командир экипажа, молоденький лейтенант, с детским любопытством следивший, как от самолета отрываются и летят бомбы, не удержался на откидной крышке башенного люка. Взрывная волна с размаху бросила его под копыта запряжённых в фургон лошадей.
Испуганные лошади понеслись, не разбирая дороги. За ними на подгибающихся ногах бежала обезумевшая от крика простоволосая женщина. Среди рёва, грохота кто-то почти шепнул: «У неё там ребёнок». Услышали все, а Чижевский, не раздумывая, кинулся наперерез лошадям.
Немецкий летчик не отказал себе в удовольствии развернуться и выпустить очередь по фургону с лошадьми.
