Опоздавшие ещё заходили в костёл, опускали руку в кропильницу, крестились, преклоняя колени, шёпотом перекидывались приветствиями… Перекрывая привычное «Благословим Господа! – Благодарение Богу!», прокатился гул удивления: отец Михаил вышел к пастве в будничной черной сутане.
Встряхнул головой, словно решаясь на что-то, перекрестил прихожан. Заговорил, как положено, на польском, изредка вставляя белорусские слова:
– Понимаю ваше недоумение, братья и сестры: на мне не праздничное священническое облачение… Тяжко наполнить сердца радостью в наши дни. Идёт сорок первый год, почти два года мы живём у новай краіне, пры новай уладзе[41], не зная, чего ждать от завтрашнего дня. В Вильно, Гродно – беспричинные массовые аресты, людей без суда бросают в товарные вагоны и увозят на восток. Помолимся за них, братья и сестры.
Задыхаясь от горечи, отец Михаил бросал слова в недоумённо молчащую паству:
– Новая власть сеет ненависть, которая, в свою очередь, обрушится на виноватых и на безвинных. Кто ответит за это? Страшен урожай такого посева, грядёт бесконечная ужасающая Страстная пятница. Только Бог знает будущее подобной жатвы…
Ксёндз помолчал, подыскивая слова:
Будем же молиться, чтобы ненависть не угнездилась в наших сердцах, ибо надо верить: самые трудные испытания – даются нам перед великой радостью, радостью Воскресения…
Отец Михаил замолчал. Следуя за его взглядом, стали оборачиваться и прихожане: в дверях костёла, не сняв васильковую фуражку с краповым околышем, стоял офицер в плащ-палатке.
– Возрадуемся же Воскресенью Христову, – неловко закончил ксёндз и по проходу между лавками пошел к вновь пришедшему.
– Вы за мной? – протянул вперед руки со сжатыми кулаками.
Вошедший покачал головой:
– Нет, – вытащил из кармана клочок бумаги, прочитал, – мне нужна Ева Базилевич.
– Ева? Сестра ни в чём не виновата, арестуйте меня, – Михась настойчиво совал в лицо офицеру свои руки.
Тот устало отмахнулся:
– Успокойтесь, ни вас, ни её я не собираюсь арестовывать. Я тороплюсь: всего пара слов, а вы продолжайте службу.
* * *
Костров очень изменился, но Ева узнала в небритом постаревшем мужчине с жёсткими глазами, вокруг которых угнездились ранние морщины, безусого лейтенанта. Они вышли во двор, Алексей достал из-под плащ-палатки гармонь:
– Вот, Трофим Алексеевич просил передать, для племянника.
Ева вздрогнула, отступила на шаг:
– Нет, это же его? – и пристально посмотрела на лейтенанта.
– Да, – неохотно продолжил Костров, – товарищ капитан вместе с двумя милиционерами преследовал бандитов и угодил в засаду. Милиционеров сразу расстреляли, капитану переломали кисти рук и бросили в колодец. Сказали: «Сам сдохнешь, гармонист…»
