Впрочем, Алесь ни весны, ни девушек не замечал. Он сердился. В холодные зимние вечера так хорошо было согревать руки Аннет, которые мёрзли даже в тёплых варежках. Теперь она почему-то упорно отбирала их:
– Ты очень настойчив, мой мальчик, – чёрные глаза под разлетающимися бровями по-прежнему хранили лукавство, но голос с каждым днем становился грустнее…
В ответ – молчание. Алесь задыхался от желания целовать ее длинные тонкие пальцы и ненавидел слово «мальчик».
Как обычно, они остановились возле её дверей. Сейчас Аннет повернет ключ, из комнаты донесется аромат духов, смешанный с корицей (она добавляла её почти в любую выпечку), а потом Алесь опять останется один.
– Не сердись, – Аннет провела пальцем по его насупленным бровям и распахнула дверь, – зайди, если хочешь.
* * *
С тех пор прошло много лет. Как там ещё принято говорить про время? Утекло, убежало… Оно унесло с собой запахи, звуки, краски… Осталось только ощущение холодных пальцев, расстегивающих на нем рубашку, горячих губ, целующих шрамы на груди, и омут безмерного счастья, в который он погружался снова и снова.
* * *
…Утром Аннет сказала, что срок контракта закончился, через несколько дней она уезжает.
– Я поеду с тобой.
– Нет, мой милый. Я почти на десять лет старше тебя.
– Это имеет какое-то значение?
– В нашем обществе – да, – Аннет вздрогнула и набросила на плечи розовый пеньюар, словно отгораживаясь от нескладного молодого любовника.
– А любовь в вашем обществе имеет значение? – Алесь длинный, худющий, вскочил с кровати, забегал по комнате. – Аннет, я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
– Оденься, жених, – не очень весело рассмеялась Аннет. – Прости, Алекс, в нашем обществе имеет значение почти всё, но меньше всего – любовь.
* * *
Дальше всё потянулось как-то само собой, автоматически. Было ещё несколько горячих, страстных ночей, а затем оглушающая пустота и холод. Появилась первая трава, отцвели яблони, отгремели грозами июльские дожди…
Когда неожиданно опять выпал снег, Алесь наконец осознал: ждать нечего. Был момент, когда ему безумно захотелось покончить с этой пустотой. Однокашник подсказал адрес, и он пошёл в дом, где любовь продавалась за деньги. Вернувшись, распахнул настежь в своей мансарде окно, сел на подоконник, свесив ноги на улицу. В комнату залетали и медленно кружились снежинки. Они опускались на волосы, горячий лоб… Когда замёрзли и понемногу стали разжиматься руки, которыми он держался за режущий край металлического отлива, за спиной в комнате появился Кочубей. Он положил руку на плечо и строго, властно сказал:
