Мужчины гребли изо всех сил. Сиплое дыхание полицейского перекрывалось периодическим кашлем моряка. Лодку беспрестанно разворачивало вправо. Городовой, будучи сухопутным по профессии, отказывался ритмично загребать. Берег находился всё так же близко, а крест был всё так же недостижим.
Планшет быстро размок в воде и с должностью пера руля не справлялся. Чай раздражённо отвязал его и выбросил далеко прочь, а сам взамен подобрал в воде дрейфующую балалайку.
– Стой! – Полицейский перемахнул через борт и поплыл по-собачьи спасать свою собственность. Его лицо чуть-чуть возвышалось над водой, и он глотал её, как умирающий от жажды.
– Чёрт с ним… – неуверенно протянул Чай и тут же прыгнул вслед за товарищем в воду.
Городовой тонул быстрее планшета. Готтофф ухватил его за шею и вытянул на поверхность, за что получил резкий удар в зубы.
– Планшет спасай! – орал городовой.
Готтофф отпустил утопающего самостоятельно бороться за жизнь и нырнул за планшетом. Чайки кружили над ним в надежде, что он плохой пловец.
Моряк в три гребка оказался на поверхности с добычей в руках. Лодку отнесло уже далеко в сторону. Из воды, как неугомонный поплавок, выныривала и снова ныряла голова полицейского:
– Спа…си! Хри…ста! Ра…! – не закончил полицейский фразу, наполненную религиозным ужасом.
Чай зажал в зубах планшет и поспешил к городовому, тот не стал дожидаться, пока его будут спасать, и сам вцепился двумя руками в Готтоффа, увлекая последнего вслед за собой на дно. Пришла очередь моряка врезать полицейскому по зубам…
Спустя целую вечность они лежали вдвоём на дне дрейфующей шлюпки и пускали изо рта кровавые пузыри. Городовой прижимал к груди планшет и выдавал по слову в минуту:
– Бумаги там. Про грехи все. Водяного. Не выпутается! Я его. В Сибирь. Заморожу!
Он открыл планшет. Изнутри вылилась вода, выпрыгнул старый знакомый малёк. Шлёпнулся на банку кисель бумаг чернильного цвета.
Чай занял своё место на банке у уключины с веслом.
– Раньше думать надо было, – буркнул он себе под нос, так, чтобы полицейский не услышал и не обиделся.
– Раньше меня совесть заедала, бывало! – вскипел полицейский. – Раньше я собирался!
– А теперь смелым стали? – Готтоффу неудобно было грести одному, пока служитель закона горячился над раскисшим компроматом.
– Я, может, на крейсере не горел, но пуль и ножей с десяток своим задом поймал! А?! Видел?! – Городовой показал Чаю свой заслуженный зад ветерана.
– Будет вам… – Готтофф не желал смотреть, не желал ссориться.
