Чай подал полицейскому платок. Тот отмахнулся презрительно и сплюнул малька на землю. Рыбка была жива и извивалась всем телом, пытаясь добраться до воды. Городовой взял её за хвост двумя пальцами и зашвырнул далеко в озеро.
– Крест батя мой в 89-м году отливал… – прошептал городовой.
Готтофф приложил ладонь козырьком к глазам и долго ничего не видел.
Посреди разлива возвышался золотой крест. Он горел огненным факелом и манил к себе, как свеча мотыльков.
– Помянем, моряк, души грешные! – городовой качался и молился нараспев.
Готтофф сдёрнул с ветвей ивы ял, и он рухнул вниз, так что Чай едва успел отскочить в сторону.
– Оставь, – махнул рукой городовой.
Моряк вцепился двумя руками за буртик и потащил шлюпку по песку, оставляя за собой прорытую килем канаву, которую немедля заполняла вода.
– Оставь, я тебе говорю, – полицейский вытер слёзы.
Пот застилал Готтоффу глаза. Лодка зацепилась килем за вывороченный корень и забуксовала на месте.
– Утонешь! – городовой озлился на упёртого моряка и нашёл в себе силы, чтобы встать.
– Помоги, – кликнул полицейского Чай.
Служака упёрся грудью в корму и, славя мать, Родину и батюшку-царя, затолкал шлюпку вместе с корнем в воду.
Готтофф подобрал полицейскую портупею и планшет и наскоро смастерил из них перо руля и сорлинь. Из полицейской шашки получился удобный румпель. Городовой смотрел на дело с грустью.
– Свечу поставлю за тебя. Не видишь, что ли, что всё кончено. Потопли все…
– Будем здоровы! – Готтофф оттолкнулся от берега веслом. Оно тут же хрустнуло и сломалось пополам. Набежавшая волна вышвырнула ял обратно на берег. Городовой огласил пространство криком возмущённой чайки. Килем ему раздавило ступню.
Моряк срастил сломанное весло и обмотал ремнём. Полицейский обиженно массировал ногу.
– У меня, наверное, тоже перелом.
– Слышите?
Готтофф упал на грудь и приложил ухо к песку. Городовой плюхнулся рядом. Муравей, бегущий по своим делам, замер на мгновение у уха Чая, прислушиваясь к общему интересу всем телом.
– Звонит, – возбуждённо зашептал полицейский. – Мать моя женщина! Звонит!
– Тише! – цыкнул на него Готтофф. Он и сам отлично слышал.
Сквозь толщу песка доносился глухой, едва уловимый колокольный звон.
Готтофф и городовой с трудом преодолели прибрежные волны и поплыли навстречу распятию. Моряк грёб обломком весла, а полицейский просто ладонями.
Малёк леща любовался ими из воды и думал, что если вырастет таким же упёртым, то непременно станет карпом, штурмующим водопады.
