Моряки знают толк, как зарыться в пески,
будто якорь на дне встать и стоять
– чуть качаясь,
кривляясь в рассеянном свете луны.
Рыбаки!
Ваши братья на дне ждут, когда вы придёте одни.
На пиры.
На застолье, где пища одна лишь вода.
Да и та – холодна,
и горька,
и слезами полна.
Умерли.
Всё.
Больше нет никого…
Готтофф в мире один.
В голове тихий звон.
Руки, ноги, спина и живот – ничего больше нет. Не живёт.
– Вот везёт! – веселится моряк.
Чувствует, что душа его – та же вода, и смешавшись с рекой, с океаном морей, – он сильней, чем когда-либо, стал.
Хочет – буря на море погубит весь флот.
Хочет – брызнет слезой, и в пустыне цветок расцветёт.
Хочет…
Всё, что захочет, – всё во власти его.
Только нет ничего.
Снится, верно, и всё.
Погружаясь во тьму.
Опускаясь на дно.
Он становится просто – никто и ничто.
Дева вкуса солёной воды улыбается томно и щерит клыки.
Кружит возле несчастного.
Чешуя – лепестки.
Тянет парня на дно. Для неё свет везде. Ей, бессмертной, тепло.
Сом огромный, как сам батискаф.
Пузо белое, в шрамах.
И жемчуг в усах.
Служит деве он.
Проклят навек.
Возит мёртвых с сего – на тот свет.
Обнимает девица рукой моряка.
И целует в уста.
И щекочет бока.
Он смеётся от боли, от страсти…
Она
– закипает вода
– уж давно как хотела познать жениха.
Сом несёт их двоих. Глубина дорога.
Корабли на боку видят сны и дома.
Барки, лодки, фрегаты…
Вот крейсер с дырой.
За подводной горой обрели здесь покой
– все флотилии, что бороздили моря и считали, что им поклонится земля.
Всё покоится здесь,
покрываясь навек,
будто патиной,
– илом,
исчадием рек.
За русалкой приданое – золото, мех.
Серебро и шитьё.
Пушки, флаги, литьё.
Древесина, рабы…
Всё истлело…
Смотри!
Одеяло песка поднимает русалка обломком весла.
Всё отдаст моряку. За один поцелуй!
И потом – рот мальками набьёт.
И зашьёт.
Нить сплетёт – ламинария сойдёт.
Пусть безмолвно моряк служит ей, как и сом.
А за то будет рад
и несчётно наград
– обретёт он, как только умрёт…
Выдох только один в лёгких есть моряка.
Скажет: «Да!»
Навсегда он русалке жених и слуга.
Скажет: «Нет»…
Будет рыбам обед.
Отречётся и дева тогда…
Пусть года протекут – он в проклятии дрейфа. Покоя не знать никогда!
Обглодают, и всё… Больше нет моряка.
Ну, решай.
Не спеши.
Впереди есть века.
Грудь у девы мягка. Огромны глаза. В глубине этих глаз живёт бирюза.
Как девица мила, и стройна, и хвостом бередит по дну
– черепа.
Сладко шепчет на ухо – постыдны слова.…
Черепа.
Кости.
Зубы…
Белым-бело.
Будто здесь, под водою, снег намело.
