Чай Готтофф лежал в белой палате губернской больницы наедине с тихим ужасом. Иногда с вежливым стуком заглядывали журналисты. Они задавали один-два вопроса о самочувствии, планах и надеждах. Готтофф старался отшучиваться, но глаза его при этом были печальны. Предстоящая операция заранее отзывалась болью во всём теле.
Ещё вчера моряк курсировал по каналам на паровом катере и ни о чём таком не помышлял. В лицо ему дул западный ветер. Чайки оглушительно кричали и гадили на палубу. Настроение было просто чудесным, пока не причалили…
На пристани его ждал знакомый экипаж губернатора, и битая улыбка кучера не предвещала ничего хорошего. Готтофф очень не хотел спускаться на берег и крикнул через борт, что у него ещё много дел на катере… Но капитан лично спустил его с трапа во избежание конфликта с властью.
Чай подкатил к экипажу и сказал как можно громче, что пить не будет и вообще хотел бы домой. Лакей как не слышал. Уже через час Готтофф был в кабинете губернатора, и тот с отеческой заботой сообщил ему, что специально для него из Петербурга прибыл доктор и ему предстоит сложнейшая восьмичасовая операция, в течение которой его сиятельство молиться будет за его здоровье. Отказаться было бы крайне неудобно.
В тот же вечер моряка доставили в больницу под конвоем, тщательно вымыли, одели в чистое бельё и дали Писание читать, как перед смертным боем.
Всю ночь он не мог сомкнуть глаз. Свеча капала на пол с оглушительным звуком. Чай вытирал лицо и боялся, что плакать по собственной судьбе у него может войти в привычку.
Утром сразу после гигиенических процедур его навестила барышня. Она деловито осведомилась о его самочувствии. Сразу дала понять, что если он умрёт на операционном столе, то она ему это никогда не простит.
Медсёстры с трудом уговорили её покинуть отделение и не присутствовать на операции. Барышня успела сообщить, тем не менее, Чаю, что хирург, который берётся вернуть ему ноги, слывёт за большого чудака с повадками лондонского Джека Потрошителя.
В обед явился губернатор. Приехал он с оркестром. Играли, конечно, «Врагу не сдаётся…». Альт всё так же фальшивил. Дирижёр рассекал палочкой воздух, тренируя мышцы руки для грядущего удара в физиономию глухого музыканта.
Почётный караул под госпиталем прокричал трёхкратное ура. Фотограф запечатлел, как в палату героя внесли множество блюд с деликатесами морской кухни – их держали навытяжку официанты средиземноморского ресторана. Они встали полукругом у кровати Готтоффа, и его стошнило от аромата морской капусты.
