Мать молчала и соображала что-то.
— А ты чего ему сказал?
— Кому?
— А начальнику-то? По газу-то?
— Сказал: не сделает — сниму с работы!
— Ну вот и толкуй с тобой.
— Да не все ли равно, что сказал, — вступила Нина с благодушной улыбкой. — Главное, что сделают.
— Что-то не верится.
— Это вы не знаете своего сына, — заметила невестка. — Он у нас всемогущий человек — все умеет, все может!
Мать недоверчиво покачала головой.
А он деятельно переоделся в будничное, закатал рукава рубахи, явно намериваясь продолжать череду добрых дел.
— Погоди! Погоди! — заторопилась вдруг мать. — Я тебе принесу…
Она поспешила на веранду, где у нее стоял еще один сундук, открыла крышку, порылась и достала ему брючишки старенькие, с заплатами на заду, однако стираные и даже вроде бы глаженые.
— Хорошие еще, здоровые. Надень.
Она подергала их в руках, чтоб показать, какие они прочные, не рвутся.
— Да будет тебе, мам! Зачем они мне!
— Чего «будет»-то! — она прибавила в голосе. — Кто же в новых-то штанах работает!
Сын не слушал ее.
За хлопотами в горгазе он не забыл заглянуть в хозяйственный магазин и привез с собой целую сумку железных вещей: дверные петли разных размеров, уголки, длинные гвозди, набор стамесок, а еще топор дровяной и топорик маленький, уже насаженный, и — ковшичек новенький, эмалированный!.. Мать, не замечая его покупок, все предлагала:
— Леня, надень. Слышь, чего говорю-то?
Повесив ковшичек у рукомойника, он понес купленные железки в сарай.
— Ну, я, буде, другие достану! — крикнула ему мать вслед.
Он не отозвался.
В сарае, как и накануне, его поразил развал старого хлама: сундук без крышки и с прогнившим дном, кадушки без обручей, ящики с неведомо откуда взятыми ржавыми гайками, гнутыми гвоздями, перегорелыми радиолампами, шайбами стальными и резиновыми, расколотыми штепселями… банки-склянки в рваных корзинах. По стенам висели прелые мотки веревки, ржавой проволоки, решета без решетных полотен, грабли без зубьев, мятые ведра и корзины без днищ, разбитое деревянное корыто явно из сказки о рыбаке и рыбке… В углу стояли ручки без вил, вилы без ручек… Почему-то оказалось сразу три детских коляски, старые, ржавые… небось от квартирантов в наследство достались. И тут же прислонена была к стене здоровенная кувалда.
К чему матери все это? Зачем она хранит?
— Мда, — только и сказал он, оглядев развал добра. В дело годились разве что ржавые гвозди в одном из ящиков, да и то при ближайшем рассмотрении они оказались горелыми. Должно быть, мать добывала их из печной золы.
