Мать очень ревниво следила, что вытаскивают из темноты на свет невестка или сын, и беспокоилась:
— Да полно! Пусть бы там…
Сын сердился:
— Зачем это барахло! Что ты над ним трясешься!
— Дак пригодится, Лень!
— Мам, ну что хорошего — везде захламлено: и в подполе, и на чердаке, и даже на печи?
Они тащили в костер фуфайки ужасающего вида, прелые рукавицы в паутине, веревки и плесневелую обувь, детские шапки-ушанки в мышином помете…
— Нина! Куда ты это? — встревоженно говорила хозяйка.
— Да не волнуйтесь, Анастасия Сергеевна, вот разберемся — вам понравится. Чего тут гниль разводить!
— Не трогай фуфайки-те! — уже кричала мать сыну. — Ты слышишь ли, чего говорю! Я ими грядки покрываю от заморозков.
И отнимала фуфайки.
— А рукавицы куда прячешь, мам? — возмущался он. — Дай сюда. Вот наказанье!
И отнимал у нее брезентовые дырявые рукавицы.
— А вот этот заступ — зачем он, Лень? — спрашивала Нина.
— Да выбрасывай, к черту! К нему даже рукоятку некуда приделать — проржавел весь.
— Чай, пригодится! — это отчаянный голос матери.
— А вилы с одним зубом? Тоже нужны? — в голосе Нины уже смех.
— Какая ты интересная! — опять вступила свекровь. — Конечно, нужны!
— Куда?!
— А мало ли куда! Вот так щель в изгороди прикрыть, чтоб куры не лазили, или подпереть чего…
Леонид Васильевич, не слушая, вырыл за сараем яму и кидал в нее дырявые горшки, аптечные пузырьки, битую посуду… Хозяйка же, пока они не видят, вытаскивала из ямы «добро» и спешила спрятать под застреху сарая, за поленницу.
— Ну мам, — укорял сын, — будь благоразумна! Постыдись хоть добрых-то людей. Вон соседи смеются.
— Пригодится в хозяйстве… — торопливо бормотала она. — В хозяйстве все, Леня, пригодится!
Невестка носила «добро» в костер да в яму, свекровь спешила вытащить оттуда и спрятать под крыльцо, в малинник, на крышу уборной.
— Леня! — призывала жена мужа. — Глянь, что она делает. Уговори хоть ты ее.
Леня мрачно смотрел вслед матери и только головой качал. Он чувствовал свое полное бессилие.
Противоборство продолжалось до вечера, окончательная же победа не обозначилась ни для той, ни для другой стороны. А вот отношения между ними становились все хуже и хуже. Мать ворчала так, что слышно было у соседних домов, да соседям это ворчание и адресовалось. Чаще прочих повторялось слово «ета», произносимое с удивительным сарказмом и злостью.
Вечером я выхожу погулять со своей дочерью на берег речки. Представьте себе это местечко: узкая полоса приплеска с разноцветными камешками и ракушками на песочке, потом берег круто поднимается вверх… впрочем, можно считать, что этак он и спускается вниз: тут и травянистые скаты, и песчаные осыпи. Над высоким этим обрывом — редкие кусты жимолости, калина, акация, по самому краю под обрывом тропинка; за кустами и деревьями строения нашей улицы.
