Нина выждала, когда свекровь отошла, сказала, понижая голос:
— Вообще мы с тобой несколько иначе все представляем.
— А именно?
— Я, например, думала, что буду тут грядки копать, цветы сажать, поливать, полоть… Так настроилась, а тут гляжу, прежде чем за приятную-то работу браться, сколько всякой черновой?!
— Ничего! — сказал он бодро. — Справимся. Главное — начать.
Весна! Погода капризна, день на день не приходится: вчера уж так ли вечером хмарно было и холодно, даже печку я топил, а нынче с утра солнышко, тепло…
— Вообще, надо признать, подзапустили мы материно хозяйство, — донесся до меня через раскрытое окно голос Леонида Васильевича; это из соседнего огорода.
Дом Анастасии Сергеевны Овчинниковой смотрелся со стороны почти солидно — этакий присадистый, основательный пятистенник, но вот все, что его окружает, как-то по-старушечьи легкомысленно. Стволы яблонь зачем-то обмотаны тряпками, вишни подперты рогатыми кольями, на изгородях навешано железяк — проволока ржавая, в основном… Кстати, как ни встречу ее где-нибудь на улице — всегда что-нибудь несет: и дощечку бросовую подберет, или вот старой проволоки круг. И это не от жадности, я думаю, а от хозяйской запасливости.
У меня иногда хватает бестактности спросить:
— Анастасия Сергеевна, к чему хотите приспособить это дырявое ведро (моток проволоки, кусок фанеры)?
— А пригодится в хозяйстве! — скажет она в ответ.
Для нее это не что-нибудь, не мусор или лом, а «добро».
— Мне даже совестно, — слышу, признался Леонид Васильевич. — Что думают о нас соседи?
Он отпиливал у яблонь омертвевшие сучья, а жена его собирала в корзину склянки, черепки, консервные банки и выгребала граблями старую траву и всяческий мусор из вишенника.
— А соседи о нас вот что думают, — ровно отвечала ему жена; голос у нее всегда этак благожелательно-диктующий, учительский. — Приезжают, мол, белоручки да чистоплюи, до матери-старухи им дела нет.
— Что, неужели прямо вот так и…
— Да уж можешь не сомневаться!
«Ну, не совсем так, — подумал я, слушая разговор супругов, — но в общем-то где-то близко к истине».
— Не казнись, — утешала мужа Нина, и по голосу слышно: улыбается. — Не ты один виноват, есть и еще кое-кто.
— Кого ты имеешь в виду?
— А теоретик-то? Небось почаще нашего приезжал всегда, детей своих на каждое лето привозил, а картошку, яблони, ягоды отсюда увозил. Мог бы и приложить свои белые руки к чему-нибудь.
— Теоретику некогда, дачу строит. Второй этаж возводит…
