Печь, естественно, уже не обмотана мешковиной, потому так тогда еще, в первый же год по приезде из Сибири, он саморучно переклал ее заново. Не шибко казиста получилась, но мать утверждает, что печь «дело правит».
У переборки знакомый фикус. Мать, бывало, загораживала им дверь в маленькую комнатку, где жили молодые, так что выйти оттуда можно было только в обход печи, через кухонный чулан. Фикус был непреодолимым пограничным укреплением — поди-ка его тронь! Впрочем, мать не надеялась на его надежную службу и для пущей верности вбила в косяк большой гвоздь и загнула, чтоб не открыть было дверь. Тут он до сих пор торчит, хоть и отогнутый уже вверх — не гвоздь, а символ! Очень многозначительная штука.
В красном углу комод, на комоде телевизор, над телевизором икона, и лампадка зажжена.
— Она у тебя всегда горит, мама?
— Да ведь нынче праздник.
— Опять встретенье? — спросил сын, и вопрос этот отозвался в нем самом, как в лесу, эхом.
— Что ты! — сказала она, удивляясь его неосведомленности. — Сретенье-то зимой бывает, по снегу, а теперь май, вот-вот черемуха зацветет.
Вспомнила ли мать сейчас то, что так живо в памяти его? Кажется, нет. Неужели нет?
— Разве не знаешь, какой нынче праздник?
— Может, троицын день?
— Окстись! Троицын ему!.. Молчи уж. И ты, Нина, не знаешь?
— Откуда!
— Ай-я-яй, — мать покачала головой. — Как же вы живете?
— Ничего не знаем, а все равно живем, — сказала Нина.
— Ведь ты у меня неверующая, — сын опять как бы оправдывал мать в глазах жены. — Признайся, не веришь в бога-то? Молитвы все забыла, креститься разучилась… А?
— Да грешница, что и говорить, — отозвалась она со вздохом. — В церковь не хожу, постов не соблюдаю. Греха-то накопилось — теперь и не отмолишь.
— А вот лампадку все-таки зажигаешь. На всякий случай, да? Авось скостит парочку грехов?
Леонид Васильевич пошучивал легко, отрадно, Нина посмотрела на него с интересом.
— Леня, зажгу лампадку, и как-то хорошо станет. Маму вспомню, царство ей небесное, тятю… Бывало, в каждый праздник она зажигалась, порядок знали… И отца твоего помяну: царство небесное убиенному Василию. Я ить, Лень, на Васину пенсию-то перешла. Забыла — писала ли?
— Писала.
— Ну вот. Лиза мне посоветовала Верзилина. Чай, знаешь ее.
— Нет, не знаю.
— Ну как же! Вот в доме-то, что тесом обшит да наличники зеленые…
Леонид Васильевич пожал плечами и улыбнулся.
— Лиза Верзилина! Она все с толстыми бабами сидит.
— Не знаю, мама.
— А она говорит, ты с нею завсю здороваешься.
