– Мария.
– Я скоро.
– Мария!
– Ну, чего?
Она плюхалась на кресло в салоне и всю дорогу надуто молчала. И ещё несколько дней не разговаривала с ним, сердито сторожила глазами. А он думал, покусывая губы, что вчера-сегодня снова спас её, однако что будет потом, когда она повзрослеет, станет студенткой и заявит о своих правах на вольную жизнь – чего хочу, то и ворочу? Пропадёт? Изгадится душой? Люди и обстоятельства затянут её в трясину пошлой, дурной, неправильной жизни? И он может не успеть спасти и направить!
Лев и раз, и два, и три сказал Елене, что Мария водится непонятно с кем. Он не говорил со всякой дрянью, но именно так думал и своё пренебрежение с упрямством доносил красками голосами. Она снисходительно слушала, отвечала уклончиво, посмеивалась.
– Лёвушка, не летай ты в облаках, – как-то ответила она, приласкиваясь к нему, пытаясь усесться на его колени, но он, казалось, непредумышленно, выставил перед ней локоть.
Однако она, несмотря ни на что, поднырнула на колени, потрепала его за ухо:
– Пусть Машка учится жить. Кому в наши времена нужны простофили и лохини?
Слово жить она всегда произносила по-особенному: приподнято, бодро, почти что лозунгом, но одновременно с таинственным шелестящим пришёптыванием.
Лев не вступил в спор. Резко распрямил колени – Елена, охнув, повалилась на бок, замахала руками, но успела ухватиться за его шею. С угодливой беспечностью закатилась смехом. У неё теперь было превосходное твёрдое правило: ругаться – себе в убыток.
Однажды Лев сказал Марии:
– Ты, Мария, не будешь такой, как все. Я не позволю.
Он по-особенному произнёс оба «не»: можно было подумать, подопнул их повыше, будто бы что-то тяжёлое, чтобы виднее было или чтобы сразу в цель влетело.
Мария не поняла, о чём он, зачем, почему. С улыбкой растерянности переспросила, зачем-то наморщила нос. Лев твёрдо и сухо повторил слово в слово.
Она робковато подняла на него свои такие текучие, переменчивые глаза-радуги, а он смотрел на неё прямо, строго, львом, царём зверей, – называла она про себя этот его взгляд. Взгляд не только тяжёлый, тяжкий, но и до предела нагущенный какими-то незнакомыми ей чувствами и переживаниями. Он догадывался: она любила смотреть в его глаза, они удерживали её. Быть может, ей уже нравилось, что мужчина сильнее её, и что она – женщина, а значит, слаба. Если же слаба – может рассчитывать на какое-то снисхождение, на какие-то поблажки. Но сейчас нечто другое в его глазах – из них ударяет беспощадно, до рези, и ей показалось – лучами. Лучами какого-то неведомого ей источника света. Она, хотя тянуло, не смогла пошутить, подурачиться, повести себя фривольно по обыкновению своему, по привычке, даже легковесно думать невозможно ей было. Первой не выдержала – отвела взгляд, потупилась.
