ему мнилось что-то такое высокое, недостижимое, если даже не святое. Рядом с ней он чувствовал себя как-то непривычно – свежо, ново, легко и даже возвышенно. «Оказывается, я могу быть простым, добрым,
нормальным человеком», – радовало Льва.
И он действительно в последние годы изменялся, даже вроде как перерождался: ему снова становилось до азартности интересно жить, он снова потянулся к людям и вёл себя с ними обходительнее, добрее. Ему хотелось общаться с матерью и сестрой и даже с её увальнем-сыном, внушить им, что жизнь может и должна преображаться, быть разумной, красивой, полезной. Он уже года полтора не залезал в свою прекрасную страшную яму под гаражом, потому что, с восторгом открывал, ему нужны были люди, нужно было общение с ними, ему нужен был мир со всеми его высотами и пропастями, со всей его мелочностью и величием. Но где бы Лев не был, как бы с другими людьми он не чувствовал себя хорошо, приятно, сильнее всего его тянуло к Родимцевым. И к Елене тянуло, в сущности неглупой женщине, умеющей быть деликатной, покладистой, порой прекрасной собеседницей, и к Марии тянуло, в которой, представлялось ему, природой и жизнью собрано и пока что ещё не расстроено и не замарано всё то лучшее, что должно быть в человеке для счастливой, продолжительной, правильной жизни.
Однако между Марией и Львом долго удерживались натянутые, осторожные отношения. Она приглядывалась ко Льву, видимо, не понимала его совершенно или даже вовсе, возможно, что-то пугало её в этом моложавом, подтянутом, красивом, с большими грустными глазами «дяде» и, похоже, она даже не знала, как к нему обращаться. «Да кто он, наконец, для меня?» – быть может, не раз спрашивала она у себя. И – никак не называла его.
– Зови меня Львом, Мария, – однажды предложил он. – Просто Львом. Договорились?
Она недоверчиво и одновременно с ироничной заносчивостью взглянула на Льва, но он с неясной отрадой увидел, что её уши и щёки загорелись. Он не раз уже замечал, что она начинала волноваться в его присутствии.
– Хм, – не без издёвочки произнесла она, отворачивая, однако, лицо, которое столь вероломно выдавало её какие-то чувства и переживания. – Львом? Как же я буду называть вас Львом, если у вас всё ещё не отросла грива? Пришили бы к своей шее какую-нибудь шкуру, что ли. Кстати, у мамы в шкафу завалялась песцовая. А у моей подружки имеется аж волчья. Выбирайте!
И она, прикусив губу, с театральной кротостью глянула на него снизу вверх: я, мол, не хотела, само получилось!
