– Его гриву общипали львицы, – грубовато засмеялась Елена, икая и пытаясь прикурить погасшую в её губах сигарету.
– Ма, не кури, – попросила Маша, притопнув ногой.
Лев через плечо Елены неожиданно задул с трудом высеченное ею пламя зажигалки.
Маша, отворачивая лицо от матери, едва приметно, но явно поощрительно улыбнулась Льву. А он, будто в заговоре против Елены, тайком и значительно подмигнул.
– Надо же, какие мы все правильные. – Елена размашисто отбросила сигарету, выстукала каблуками в зал и в плаще повалилась на диван. Уткнулась лицом в подушку, обняла её. – А ну вас всех! – И, одолённая хмелем, задремала.
– Так где же ваша грива, господин Лев?
Оказывается, Маша не забыла о своём вопросе. «Внимательная. Настырная. Молодец!»
– Да, мою гриву общипали. Но не львицы, а чересчур любознательные посетители и непогода с ветрами. Такова жизнь.
– А-а-а, вы лев из зоопарка, – теперь играя уже разочарование, наморщила губы Маша. – Живёте в клетке? – И, в пытливой, остренькой язвительности всматриваясь в него, добавила глазами: «Ах, бедненькое животное!»
«Поддевает. Издевается. Так мне и надо!»
– Увы. Не все звери живут на свободе. – Помолчав, Лев примолвил с неестественным вздохом: – И люди – тоже.
Лев не задержался в гостях. Попрощался с Машей, опять за руку, как принято между мужчинами. Из тьмы лестничной площадки повернулся лицом к юной леди, стоявшей в освещённом проёме распахнутой двери. Медленно спускался по ступеням вниз, а она отчего-то всё не закрывала дверь полностью и, кажется, стояла возле щёлки. На улице он встретился с осенью, которая пахнула в него сыро и холодно. Было уже заполночь, ни одного окна не светилось, и небо пребывало в непроглядности, однако Льву почему-то чудилось, что тепло и светло, что широко и высоко всюду. Он ехал в своё безотрадное Чинновидово, светом фар пластая ночь, даже мотал автомобиль, чтобы растревожить и справа, и слева тьму и ночь. «Пацан! Что вытворяю!» Можно было подумать, раздвигал пространство своей жизни. Мчался точно ракета, газовал, лихачествовал. Однако ему не хотелось ни домой, ни куда-либо ещё на этой земле. Не заметил, что проскочил Чинновидово. А когда понял, уже километрах в десяти от посёлка, то не вернулся. Летел по пустой, прополаскиваемой дождём дороге к Байкалу. Стоял на берегу. Стоял час или два, а то и больше. Ноги порой заливало волнами. Хрустяще перекатывалась галька. Байкал был сер, ворчлив, нервен. Лев огорчённо подумал, что великое озеро недовольно ночным гостем.
