Постепенно очередь рассасывалась. С противоположного конца сцены, ступая на носочках, чтобы не стучать каблуками, к писателю пробралась дама-преподаватель с брошкой: видимо, она считалась в университете чем-то вроде секс-символа здешней профессуры, почему и была подослана к писателю сообщить интимно, что пора закругляться и на банкет. Издателя с Юлечкой в зале уже не было. Писатель кивнул, подмахивая очередную бумажку, разделался с последними автографами, положил ручку и взял с кафедры ридер, чтобы упаковать в чехол.
И тут к нему обратились по имени-отчеству. Звонким мальчишеским голосом.
Писатель обернулся. Лопоухий студент протягивал ему не толстую, но и не маленькую пачку компьютерных распечаток; ничего себе, он хочет, чтобы я все это подписал? Всем его подружкам или футбольной команде?!.. писатель вяло возмущался внутри, но уже знал, что подпишет. В конце концов, его приезд все же был для этих ребят событием. Из разряда тех, о которых помнят всю жизнь, пересказывают детям, демонстрируя росчерк на пожелтевшей распечатке.
Со вздохом положил ридер обратно на кафедру и взялся за ручку.
— Ой, — сказал студентик, покраснел и почему-то отдернул пачку от кафедры. — Вы, наверное не поняли… это моя рукопись. Я хотел вас попросить, чтобы вы прочли.
Писатель и вправду не сразу понял:
— Ваша… что?
— Я написал рассказ, — постепенно смелея, видимо, от его явного замешательства, пояснил мальчик. — Вот, распечатал, чтобы вам было удобно посмотреть в самолете. Там в конце есть мой мейл, черкнете потом пару слов, хорошо? Мне важно знать ваше мнение.
Писатель вдруг почувствовал себя молодым. Ну, не совсем, не до такой лопоухой степени, но моложе лет этак десятка на полтора. Механизм дежа вю: тогда к нему то и дело подкатывались с рукописями юные и не очень таланты, поскольку еще существовало валовое бумажное книгоиздание и казалось, будто в этом есть какой-то смысл. Но теперь?…
— У тебя что, — от недоумения писатель забыл о гуманитарной традиции обращаться к любому сопляку в стенах университета на «вы», — живого журнала нет?
— Есть, — признался студент.
— Потом еще эти ваши сайты, их же много… Выложи куда-нибудь в сеть, узнаешь непредвзятое мнение читателей и других пишущих людей. Зачем тебе именно мое?
— Потому что я хочу стать писателем. Настоящим. Как вы.
Он сглотнул и, потеряв кураж, по-новой малиново покраснел. Писатель смотрел на него с бесконечным непониманием и тоской. Ну откуда он такой взялся? Ну неужели непонятно, что с литературой, в ее традиционном, бумажном смысле — хотя дело, конечно, не в бумаге, скорее, в табели о рангах, в каких-то критериях, точках отсчета, ориентирах — что с этой литературой уже всё? Умер Энрике, у Роя полгода назад был инсульт, да и все они давно переступили черту старости, и когда, а это вопрос максимум десятилетия, умрет он сам, умрут Франсуаза, Али и все остальные… то им на смену никто уже не придет. Всё кончится. В конце концов, давно пора. Они, последние, динозавры, монстры, национальные достояния с миллиардными тиражами по государственным и международным культурным программам, давно никому не интересны. Хотя нет, они сами еще туда сюда, каждому любопытно взглянуть на живого пока динозавра, но их книги — уж точно.
