А может, ничего и не было.
Внезапно раздается оглушительный треск, и резкий хлопок, и негромкий вскрик Такоси — оттуда, из-за дверей в ванной! — и Юми, уронив на покрывало фотоаппарат, опрометью бросается туда. Дергает на себя дверную ручку — заперто!!! — колотит в створку, судорожно дергает снова…
Щелкает шпингалет, и Такоси выходит ей навстречу. Внутри темно, узким бликом обрисовывается на свету контур его скулы. У Такоси мокрые встрепанные волосы и длинная ссадина поперек щеки.
— Короткое замыкание, — говорит он, — неисправная проводка.
Усмехается, ассимметрично кривя уголок тонких губ.
№ 47, люкс, южный
(в прошедшем времени)
Перед лекцией накрыли в кабинете у ректора. Накрыли в разминочном формате: дорогой коньяк, миниатюрные бутерброды с икрой на одном блюде и шпажки с креветками и лимоном на другом. Кроме ректора, присутствовали проректор по учебной части (он-то и заходил тогда в издательство, писатель его запомнил) и четверо, наверное, наиболее заслуженных преподавателей: трое благообразных старцев при окладистых бородах и дама с жемчужной брошью на стоячем воротничке. Второй женщиной была Юлечка из отдела по связям с интеллигенцией, на ее фоне ученая дама заметно проигрывала и еще более заметно осознавала это.
Ректор произнес недлинную ритуальную речь об огромной чести, традициях, уходящих корнями, и так далее. Издатель удовлетворенно кивал в такт, ему такие вот мелкие маркеры правильно избранного пути до сих пор доставляли удовольствие. Нервничала Юлечка, отвечавшая за организационную часть. Время поджимало, а в зале ждала пресса, у которой всегда свои графики.
Отзвучал тост, и писатель символически пригубил коньяку: перед двухчасовой лекцией пить неразумно, тем более в его возрасте. Взял с блюда шпажку. Дама-преподаватель смотрела в упор таким вожделенным взглядом, что под ним было даже как-то неудобно закусывать.
Юлечка что-то прошептала на ухо издателю, тот кивнул, и она незаметно исчезла, прихватив с собой тяжелую типографскую пачку новой книги. Писатель посмотрел на часы. До лекции оставалось минус семь минут, то есть его уже семь минут как ждали. Больше, чем на десять, он никогда не позволял себе опаздывать. Поставил на стол почти полную рюмку и откланялся: с вашего, мол, разрешения, продолжим на банкете.
Разумеется, все побросали недоеденные бутерброды и потянулась за ним. В актовый зал писатель вошел, как всегда, в сопровождении свиты, и многочисленная публика (потоков пять согнали, на глаз прикинул он, плюс аспиранты и преподавательский состав) с готовностью поднялась навстречу, взрываясь аплодисментами.
