— Идем домой, — предлагает он.
— Домой? — переспрашивает Юми.
Такоси молча и сумрачно кивает. Домой. Другого дома у них больше нет и не будет — потому что ничего другого нет нигде вообще.
Вслед за ним, глядя в его круглый блестящий затылок, она проходит по узкой тропке вдоль кустарника почти до самых центральных ворот. Будка при входе заколочена и мертва, но Юми чувствует, будто яркую лазерную точку посреди лба, чей-то пристальный и обвиняющий взгляд. Ну и что. Мы же здесь, по эту сторону ограды, на территории пансионата. Мы теперь будем здесь всегда, некуда нам отсюда деться. Если правда — все то, что мы видели, что осталось, не могло не остаться, на матрице фотоаппарата.
Но это неправда.
— А если ветер с той стороны? — спрашивает она в круглый затылок.
Такоси не оборачивается:
— Если только не ураган или смерч с резкими перепадами давления, то ничего опасного. Слепые пятна защищены особыми фронтами на субмолекулярном уровне… попробую объяснить… Будто помещены в прозрачный цилиндр, как бабочка-оригами внутрь тонкого стеклянного сосуда. С той разницей, что его стенки проницаемы для вещества, но не для полей и волн. По идее, пятна достаточно стабильны. Не бойся.
— А много их еще?
— Слепых пятен? Не знаю. Но не думаю, что это — единственное в мире.
Он не знает, отдается в сознании Юми; только это, главное, страшное, неотменимое. Даже Такоси ничего не знает. Не знает никто.
— Слишком мало времени прошло, — говорит он. — Люди, которым удалось спастись, еще слишком деморализованы и неспособны что-либо предпринимать. Установить контакты между пятнами проблематично, поскольку не работают ни радиоволны, ни кабель, ни спутниковая связь. Но все это в принципе решаемо. Как только появится такая возможность, я попытаюсь…
Они выходят на обширную площадку перед воротами, мощеную фигурной плиткой, сквозь щели пробивается сухая трава. Вниз, к корпусу, идет широкая асфальтированная дорожка. Юми берет Такоси за руку, заглядывает ему в глаза, видит в них стыд и боль.
— Ты не виноват, — в сотый раз чуть слышно говорит она.
Такоси усмехается одной половиной тонких губ:
— Никогда не важно, кто виноват.
Справа от дорожки в кустах что-то шуршит, и Юми вздрагивает, сильнее стискивая его пальцы. Звуки становятся отчетливее: треск переломанной веточки, быстрый шепот, возня, тоненький женский смешок. Жизнь. Здесь — жизнь продолжается, несмотря ни на что. А у нее, Юми, висит на груди фотоаппарат, полный смерти.
