От Пал Петровича Ермолин хотел сейчас только одного: чтоб умолк, наконец, чтоб отпустил. Как будто не сам лихорадочно названивал ему с утра, стремясь пробиться к телу. Вера в мудрость и всесильность начальства всегда улетучивается при сколь-нибудь близком контакте с оным. Вопрос, откуда она каждый раз берется заново.
— Иди, — наконец-то досадливо махнул рукой шеф и потянулся за пилюлями. — Ты в Рыбнинск сегодня?
— Да, — неизвестно почему воспрял Ермолин. — Поезд в шестнадцать двадцать семь.
— Давай-давай, с их филиалом надо пожестче. Я сейчас еду в министерство, отчет оставишь у Наташи.
Выйдя за порог приемной, Ермолин сообразил, что забыл подписать у Пал Петровича ведомость на командировочные, опять придется с боем выколачивать из бухгалтерии задним числом. По коридору сновали какие-то люди, много, слишком много, целые хищные стаи: точно, сегодня после обеда в УБРСС приемные часы, то есть в отделы, завязанные на работу с населением, теперь и не пробьешься. Длинный новостийный монитор под потолком браво рапортовал о сенсационных убийствах, звездных свадьбах, природных катастрофах и грядущем запуске синтез-прогрессора. Но в личном мире Ермолина все это ровным счетом ничего не значило — перед одной-единственной галочкой, мелкой нестыковкой в отчетности, которую надо было обнаружить, отловить и поставить на место в течение неполных трех часов, ибо иначе его мир грозил рухнуть ко всем чертям.
Ермолин ворвался в свой кабинет, напоролся на Катеньку и рявкнул прямо в ее глупые, как плошки, часто моргающие преданные глаза:
— Где кофе, дура?! Живо!!!
* * *
Спасский стоял перед доской уже целую вечность. И ничего не мог понять. И двинуться с места тоже не мог.
— Едем, Юрий Владиславович? — прощебетала за спиной какая-то юная актрисулька; он обернулся, их оказалось две, Танька и Кристиночка, и за талии он приобнял обеих. Девочки со смехом вывернулись и простучали каблучками алегретто вверх по лестнице.
Разумеется, это была ошибка. В общих гастрольных списках его фамилия стояла, как всегда, между Сомовым и Татищенко; но ни в одном из выездных спектаклей — Спасский перепроверил распечатки еще раз, водя пальцем теперь уже снизу вверх и по диагонали — он задействован не был, даже во втором составе, даже в «Мудрецах», где играл бессменно вот уже тринадцать лет. Какая-то ошибка: это единственно возможное пояснение стучало в висках и прокручивалось по кругу. Надо было идти к главному и разбираться. Сначала идти к главному и разбираться, повторил он про себя с нажимом, — а потом уже в буфет. Не наоборот.
