— Нет, — отвечает она. — Этого не может быть. Совсем не может быть… ну, мне так кажется.
№ 31, стандарт, южный
(в прошедшем времени)
Анюта редко опаздывала, и через десять минут Нина начала волноваться. Официантка уже дважды подходила к ней поинтересоваться заказом, и на второй раз пришлось заказать чашку чаю, хотя они с Анютой всегда брали заварной чайничек на двоих, так выходило дешевле. Раньше в этом кафе вообще не имелось никаких официантов, и было гораздо удобнее, никто не нависал над душой. Но когда это было?… лет двадцать, наверное, назад. Или даже все тридцать.
Чай принесли, а Анюты не было. Двери кафе с китайским колокольчиком при входе то и дело открывались с мелодичным звоном, заставляя вскидывать взгляд навстречу, но каждый раз входил кто-то другой. С ней могло что-то случиться по дороге; перед выездом они, как всегда, созвонились, и на тот момент все планы оставались первоначальными. Но путешествие по современному городу — серьезное испытание для пожилой женщины, особенно с ее астматической одышкой, повышенным давлением и сахаром в крови. Нина отпила чаю, откусила краешек миниатюрного пирожного, прилагавшегося бесплатно. Своим здоровьем — всего-то небольшой остеохондроз и недавно прооперированая доброкачественная опухоль на щитовидке — она втайне гордилась. Здоровый образ жизни, гимнастика, а главное, ни малейшей неразборчивости ни в чем, от пищи до связей. Анюта никогда этого не понимала.
За стеклом проходили туда-сюда разные люди, двумя сплошными встречными потоками — начинался час пик. Впрочем, и в другие часы в городе вращалось, толпилось, мельтешило слишком много людей. И во всем мире тоже; она, Нина, будь у нее такая возможность, согласованная с гуманизмом, сократила бы их число раза в три-четыре. Тогда он, вероятно, стал бы более приемлемым для жизни.
Колокольчик зазвенел, и в кафе ворвалась Анюта, похожая на пожар, на язык пламени. Лет, наверное, с тридцати пяти, окончательно простившись с фигурой, она облюбовала для себя развевающиеся складчатые балахоны и пончо, отдавая несомненное предпочтение красному цвету. В нашем возрасте, укоризненно говорила иногда Нина; и слышала в ответ: в каком таком нашем возрасте?! Анюта была неисправима. Если бы с ней и вправду что-нибудь случилось, Нина, должно быть, и не пережила бы.
Анюта рухнула за столик, тяжело переводя дыхание. Расстегнула пончо, под которым обнаружилось чересчур — хотя для нее ничего не было чересчур — смелое декольте. Махнула официантке, неодобрительно глянув на Нинин чай. Нина поспешно отодвинула чашку:
