— Нина Васильевна. А это наша Зисси. Здесь нельзя с животными, потому я и прошу вас, Анечка, никому не говорить…
— Да, конечно.
Анна Георгиевна открывает коробку, похожую изнутри на увеличенную шкатулку, и спускает туда собачку; та смешно поднимается на задние лапки, пытается выпрыгнуть, но потом примиряется с участью и сворачивается клубком на стеганой подстилке. Нина Васильевна включает чайник на тумбочке, слышится нарастающий шелест. Старушка оборачивается к Аньке:
— Что ж вы стоите? Садитесь, пожалуйста. Так вот, Зисси… мы не смогли ее бросить тогда. Хотя уже все всё понимали. И, наверное, правильнее было бы позаботиться в первую очередь о себе…
Анна Георгиевна сзади издает сдавленный звук, неопределимый, но скорее неодобрительный. Анька ищет, куда бы сесть, наконец, опускается на край кровати. Собачка теперь могла бы загадать желание.
— Нам объявили, что единственный шанс — если мы будем сохранять спокойствие и четко выполнять указания, — продолжает маленькая старушка, в руках у нее несколько пластиковых чашечек, вложенных одна в другую, дорожный набор. — Но в нашем возрасте уже… Знаете, мы с Анютой, Анной Георгиевной, дружим еще со школы. Вам, наверное, трудно поверить?
— Нет, почему…
— Ей это неинтересно, Нина, — резко отзывается за спиной тезка, в тот же момент со щелчком отключается чайник, и Анька вздрагивает. — Разливай чай.
Номер наполняется вкусным и горячим земляничным запахом. Анька только теперь замечает, что дверь на балкон приоткрыта, и в щель тоже проникают свежие запахи мокрых листьев и моря. Нина Васильевна подает ей миниатюрную чашечку, красную в белую капельку, горячую, клубящуюся паром. Взвизгивают кроватные пружины — Анна Георгиевна встает с кровати и, оттеснив подругу, наливает себе чай сама.
— Все так изменилось, — говорит Нина Васильевна, присев с чашечкой на единственный стул возле окна. — Я имею в виду, не сейчас, гораздо раньше. У вас, молодых, совсем другое представление о жизни. И я хотела спросить вас, Аня, как, по-вашему…
— Нина, — предупредительно бросает Анна Георгиевна.
— Нет-нет, Анюта, я совсем о другом, — старушка отпивает глоток чаю, а она, Анька, еще не может, горячо. Понижает голос: — Скажите, вы тоже думаете, что это — всё? Что больше никого и нигде?
— Не говори глупостей, Нина.
Анька смотрит в окно. В щель проникает движение воздуха, и занавеска периодически вспучивается маленьким парусом. Пахнет земляникой чай, шебуршится за спиной собачка в своей коробке. Просто удивительно, как здесь хорошо, у этих старушек, и кто бы мог подумать. Не хочется никуда уходить отсюда, и даже к Игорю.
