Вернулись с моря мы в жаркие летние дни конца июля. Лодка пришвартовалась к пирсу около 5 часов дня. Стояла несеверная духота — градусов в 25–28, и склоны сопок были усыпаны неяркими северными цветами. Конечно, от первого вздоха свежего морского воздуха, а также от успешного завершения плавания все мы были в приподнятом и радостном настроении. После швартовки всем свободным от вахты членам экипажа дали команду построиться на пирсе. Кода я поднялся по трапу на ходовой мостик, то увидел, что на пирсе построен духовой оркестр и собралось командование 3-й флотилии и 19-й дивизии. Дивизией в то время командовал новоиспеченный контр-адмирал Чернавин. В начале 1970 года он снимал меня с дежурства по казарме в звании капитана 1-го ранга, а вот из длительного похода встречал уже в звании контр-адмирала. Когда построение было закончено, то по традиции оркестр грянул марш «Прощание славянки», а затем командующий 3-й флотилией адмирал Неволин поздравил экипаж с успешным завершением боевой службы и объявил нам всем благодарность. Ему передали из свиты встречающих флагманских специалистов огромный поднос, накрытый чистым белым покрывалом. Он сдернул покрывало, и на подносе оказался красиво поджаренный с румяной корочкой молочный поросенок. Под рукоплескание свиты встречающих адмиралов и офицеров он передал этот поднос командиру экипажа Задорину и сказал, что эта традиция — встречать после боевого похода экипаж подводной лодки жареным поросенком — сохранилась со времен Отечественной войны. Строй моряков-подводников «распустили», и встречающие флагманские специалисты подошли к своим подопечным. Моя миссия была закончена. Начальник РТС и я сам доложили, что по линии работы радиоэлектронного вооружения корабля и вычислительного комплекса замечаний не было. Я предвкушал не только отведать поросенка и вкусно отужинать, запивая это положенным вином и имеемым у меня запасом спирта, но и переселиться в казарму. При отключении холодильной машины нагретый воздух вдувался в прочный корпус, и там быстро устанавливалась такая же духота, как и на улице. Надеяться на ночную прохладу на севере в конце июля месяца не приходилось. Солнце круглосуточно не сходило с небосклона, на небе не было даже малейшего облачка, и потому разницы между ночной и дневной температурой не было.
Первая встреча с членом Военного совета Сидоренко
Командир экипажа Задорин что-то увлеченно рассказывал встречающим адмиралам из группы командования. Вдруг он увидел меня и попросил, чтобы я подошел к их группе. Я подошел, и Задорин представил меня, похвалив за то, что я сумел быстро и качественно восстановить работоспособность системы «Платан-У». Я был польщен. Кто же не любит, когда его хвалят? Я уже повернулся, чтобы отойти от группы командования, но тут один из офицеров командования флотилии, как позже оказалось, член Военного совета контр-адмирал Сидоренко, подошел ко мне вплотную и попросил помочь отремонтировать ему домашний телевизор. Я стал активно отказываться, искренне уверяя, что телевизоры никогда не ремонтировал и вряд ли чем могу помочь без запасных частей и приборов. Но в разговор вмешался командир экипажа Задорин. Задорин выразил полную уверенность, что я очень быстро найду неисправность и уже сегодня за полчаса или час отремонтирую телевизор и тем самым порадую члена Военного совета. В воскресенье был большой праздник — день Военно-морского флота, и ЧВС непременно хотел посмотреть праздничные торжества по домашнему телевизору. Дело принимало неожиданно самый крутой и деловой поворот, и отказываться в этой ситуации было равносильно невыполнению командирского приказания. Командир предложил взять на корабле необходимые приборы и запчасти и помочь в ремонте телевизора, отправившись вместе с Сидоренко на его служебной машине к нему на квартиру. Далее сопротивляться и возражать было бессмысленно. Я попросил 10 минут на сборы и в скверном настроении духа спустился в прочный корпус. Почему-то я заранее предчувствовал, что отремонтировать телевизор члена Военного совета мне не удастся. В самой этой поспешности чувствовался какой-то подвох, духовная черствость и бесчеловечность. Ведь я пришел не с двухчасовой прогулки, а провел около 67 суток на боевой службе в прочном корпусе подводной лодки. В конце концов, на лодке по боевой тревоге происходит вывод из работы и расхолаживание атомных реакторов. По инструкции я тоже обязан быть на корабле, но для командира корабля и члена Военного совета все это было несущественным. Для командира Задорина было более важным «прогнуться» перед руководством и отремонтировать личный телевизор члена Военного совета. Я спустился в прочный корпус, зашел на боевой пост и задумался, что с собой взять? Даже лодочный паяльник не мог быть использован. Потому, что здесь другие напряжения и частоты, которых нет в частной квартире. Я прихватил набор разнокалиберных предохранителей, тестер для замера напряжений и коробочку с сопротивлениями и конденсаторами. В своей каюте я снял синюю форму «РБ», переоделся в обычную летнюю форму офицера и быстро поднялся наверх. Мы прошли, не проверяясь, с членом Военного совета через зону радиационного контроля и сели в его черную «Волгу». Хотя в гарнизоне Гаджиево я жил меньше года, но прекрасно знал, что первый дом направо в жилом городке имеет № 25 и считается «адмиральским» домом. Надо отдать должное руководству флотилии: радиации они не боялись, потому и дом располагался ближе всего к пирсам с атомными подводными лодками и территории, обозначенной как зона радиационной опасности. Буквально через три минуты машина подъехала к подъезду, и я вместе с членом Военного совета оказался в его квартире. Дом не представлял собой ничего особенного. Это была типичная гарнизонная пятиэтажка без лифтов на два подъезда. Если не ошибаюсь, квартира располагалась на втором этаже. Больше ничего конкретного сказать о квартире не могу: ЧВС провел меня в двадцатиметровую комнату с паркетным полом, где в углу стоял черно-белый телевизор со средним экраном, и предложил заняться его ремонтом. Сам он тут же удалился, и я остался один на один с телевизором. Включив его в сеть, я услышал слабое шипение звука, затем и экран засветился ровным безжизненным светом, на котором не было даже намека на какое либо изображение. Это говорило о том, что предохранители исправны. Я выдернул из штекера антенный кабель и вновь вставил его на место. Никакой реакции на звук и на экран телевизора манипуляция с антенной не произвела. Это указывало на то, что, возможно, неисправен антенный кабель или сама телевизионная антенна. Но меня призвали ремонтировать не антенное устройство, а телевизор, поэтому я отключил его от сети и решил проверить состояние монтажных плат и попытаться внешним осмотром найти сгоревшее сопротивление или раздувшийся конденсатор. Я снял заднюю крышку телевизора и приступил к осмотру телевизионных плат и элементов монтажной схемы. Такого огромного количества перепаек в одном телевизоре я ни до, ни после этого никогда не видел. Причем, если я не умел работать с паяльником и оставлял оловянные «сопли» в местах перепаек, то «специалисты», которые работали с этим телевизором, были еще хуже меня. В местах спаек торчали огромные оловянные наросты. Кроме того я с изумлением обнаружил, что многие штатные сопротивления и конденсаторы были выпаяны и убраны, а их места не были заполнены, что говорило о том, что принципиальная схема телевизора была коренным образом переделана. Разобраться в этом нагромождении новых электроэлементов можно было только с помощью осциллографа. Причем начинать надо не с ремонта, а с восстановления доработанной и измененной принципиальной схемы, чтобы потом по этой схеме найти неисправный элемент и ввести в строй телевизор.
