Кастовая принадлежность и защита от беззаконий
Надо сказать, что Володя никогда не козырял тем, что он сын адмирала, но сама военная система автоматически вставала на его защиту. Вот и на этот раз его выпустили, а меня до утра оставили в одиночестве «куковать» на холодных нарах. Мне стало очень обидно за такую несправедливость. Ведь я все-таки «золотой медалист». Хотя иногда и выпивал во время учебы, но за все пять лет обучения все экзамены сдавал с первого раза и получал только отличные оценки. Я потребовал от караульного матроса вызвать начальника караула, а когда он прибыл, то сообщил ему, что в части не знают, но я тоже являюсь «родственником» высокопоставленного адмирала и порекомендовал ему отпустить меня на «свободу». Может быть, за мной пришел бы замполит часа через два после моего задержания, но моя ложь о родстве с высокопоставленным адмиралом испортила все дело. Новый звонок дежурного по гарнизону привел замполита в ярость, и он решил оставить меня в камере гауптвахты до утра. Он-то изучил мою анкету и точно знал, что мои родители являются рядовыми крестьянами из сельской глубинки. Так после восьми лет службы в ВМФ я впервые провел ночь на нарах гарнизонной гауптвахты. Но эта ночь пошла мне впрок. Все остальные десять лет службы в этом гарнизоне я сам многократно был начальником караула и охранял других арестованных военнослужащих. Или обеспечивал порядок во всем гарнизоне в качестве дежурного по гарнизону. Т. е. часто занимался не тем, чем должен заниматься профессионал-подводник, а тем, чем он не должен заниматься. Однако сам на нары в качестве арестованного после этого случая никогда не попадался. Утром замполит Сергей Чирков забрал меня из комендатуры и, пока мы шли пешком до казармы, непрерывно «шипел», что меня придется снимать с избранной должности секретаря комсомольской организации экипажа, а может быть, и отдавать под суд офицерской чести. Была и такая форма воспитания офицерского состава. На все эти замполитовские «шипы» я отвечал, что «срыв» получился потому, что я не хотел быть секретарем комсомольской организации, а стал им помимо своей воли, по его настоянию. От такой ответственности, которую я не смогу качественно исполнить, я впал в стресс, перебрал лишнего и попал в комендатуру. По моем прибытии в казарму командир Иван Иванович Кочетовский вызвал меня в свой кабинет и провел со мной обстоятельную беседу. Он меня никак не наказал по горячим следам, а сказал, что подумает, как со мной поступить, и сообщит свое решение. Через два дня командир вызвал меня к себе и сообщил, что экипаж капитана 1-го ранга Задорина собирается выйти в море на контрольный выход, а затем на боевую службу, но у них по состоянию здоровья списали одного командира ЭВГ. Так как я сдал зачеты на самостоятельное исполнение обязанностей командира ЭВГ, то командир предложил мне откомандироваться в экипаж Задорина на период контрольного выхода и боевой службы. «После возвращения с боевой службы, тебя вернут в наш экипаж, и если ты проявишь себя в «автономке» как грамотный специалист, то все обстоятельства твоего дисциплинарного проступка я спишу со счетов и позабуду…» — Так командир спас меня от угрозы партийного разбора и неприятной процедуры снятия с должности секретаря комсомольской организации.
