Хосе произнес «кофе» как «кафэ», с ударением на последнем звуке.
– Испанец отвечает – да. Тогда кубинец спрашивает – а можете вы сделать мне кафэ кафэ? Испанец немного думает и кивает. Тогда кубинец спрашивает – а можете вы мне сделать кафэ кафэ кафэ? Испанец напрягается, морщит брови, раздумывает несколько минут и снова кивает. Тогда кубинец спрашивает – а есть ли у вас кафэ кафэ кафэ кафэ? У испанца на лбу выступает пот, и он говорит – «нет, сэр, такого у нас нет»…
Это был какой-то прибалтийский юмор, вирус которого мог попасть на Остров Свободы еще в советское время вместе с контейнером консервированной сайры. И еще Хосе определенно рассказывал анекдот не в первый и не во второй раз. Я вежливо улыбнулась. Последняя неделя на «Авроре» была для меня хорошей практикой.
– Закажи мне мохито, Саша, – попросил Хосе.
– Окей, – сказала я.
Моя судьба – кормить мальчиков.
Хосе уставился на идущую по другой стороне улицы девушку. Когда она скрылась из виду, перед ним уже поставили запотевший стакан с зелеными листиками мяты.
Определенно, это был не первый мохито, полученный в порядке культурного обмена – я даже не видела, как Хосе сделал заказ. Видимо, система была налажена.
– А тебе? – спросил он.
«Почему бы нет», – подумала я.
– Мне тоже. Только есть у вас мохито мохито?
– Есть.
– А мохито мохито мохито?
– Русо? – спросил Хосе.
Я кивнула.
– То-то я смотрю, у тебя странное имя. Это русское?
– Такое может быть где угодно.
– Сейчас, – сказал Хосе. – Сейчас все закажу. Мохито мохито мохито мохито!
Через час или полтора мы шли по улице в приличном подпитии – и уже были лучшими друзьями.
– Ну умер Фидель, – говорил Хосе. – И что? Думаешь, здесь что-нибудь изменилось? Тут самая мощная служба безопасности в мире. Знаешь сколько людей в нее встроено? Практически все.
Я вспомнила увиденную из окна машины базу какой-то местной силовой структуры: забор, колючка и криво выписанные на бетоне слова «Patria o Muerte», возле которых стояло несколько недружелюбных молодых людей. Кстати, похожих на Хосе.
Надо было следить за базаром.
– Наши люди тоже когда-то думали, что у них самая устойчивая система, – сказала я, осторожно подбирая слова. – И тоже верили, что без нее будет лучше. Всюду так думают… Люди не понимают самого главного.
– Чего именно?
– Своей скоротечности, – сказала я. – Они считают, что перемены будут происходить с миром, а они будут их наблюдать, попивая мохито. Но под нож пустят именно их, потому что система, которую они так не любят – это и есть они все вместе. Но про это в песне «Wind of Changes» ничего нет. А начинаться она должна так: «Все, кто слышит эти звуки – приготовьтесь к скорой смерти!»
