– Мэдди, – отвечает жена, – Маделин Бин.
Загипнотизированный, я наблюдаю, как бесплотные пальцы медсестры манипулируют мышью, а её глаза уткнулись в стоящий перед ней монитор. Щелчок. Еще щелчок. Затем её глаза поднимаются, чтобы запомнить нас так, чтобы не забыть нас даже после того, как они снова теряют нас из виду. – Она пока ещё в реанимации.
– Где это? – спрашиваю я настойчиво. – Какой кабинет? Куда нам пройти?
Тут в дело вмешивается голос Морин, примитивный, холодный, и то, что она произносит, не вопрос, не требование, это мольба: – Что с ней?
Снова щелчок мыши, хотя этот только для видимости, да и глаза совсем не отрываются от монитора. – Произошло ДТП, – отвечает медсестра. – Её привезла скорая помощь. Это всё, что я могу вам сообщить.
И в этот момент я осознаю, что мы тут не одни, что кроме нас под регистратурой топчется много прочего народу – таких же зомби как мы, наспех одетых и истекающих водой так, что бежевая ковровая дорожка на полу аж почернела, пропитавшись ею, – шаркающих, ноющих, цепляющихся друг к другу, с тоской и безысходностью в глазах. И почему, спрашиваю я себя, мне пуще всех, кого я когда-либо знал, ненавистна эта медсестра, эта молодая, ненамного старше моей дочери, девушка с волосами забранными в пучок и натянутой поверх него белой бейсболкой вроде сувенира, девушка, которая просто выполняет работу? Почему мне так хочется протянуть руки над разделяющей нас стойкой и быстро пробудить в ней ясное осознание терзающих меня чувствах ненависти, страха и страдания? Почему?
– Тед, – окликает меня Морин и я чувствую на своём локте её хватку, после чего мы вновь пускаемся в путь, торопливо, быстрым шагом, практически бегом, – прочь отсюда, вдоль по коридору под ярким светом ламп, которые и сами по себе смертоносны, в места похуже, гораздо хуже.
Но то, что будоражит меня в связи с Чикшулубом, кроме того, что он истребил динозавров и вызвал катастрофические и необратимые глобальные изменения, это более глубокий вывод о том, что мы, как и все наши деяния, опасения и пристрастия, так безнадежно непоследовательны. Да, мы знаем, что смерть уничтожает нашу индивидуальность, но поскольку онтогенез воспроизводит филогенез, то наш род продолжается, человеческая жизнь и культура наследуются – что при отсутствии бога позволяет нам смириться со смертью индивидуума. Но если всерьёз отнестись к опасности Чикшулуба ... или грядущего Чикшулуба, гигантского астероида, который с жутким рёвом может рухнуть на землю, стерев с неё всё и вся в любой миг, даже сейчас, когда ваши глаза бегают по строкам этой страницы, – что с нами будет?
