Долго так стоял. Наконец натурально за шиворот оттащил себя от художника обратно, к стойке. Взял свой стакан, допил остатки «зеленого черта» буквально одним глотком. Мгновенно опьянел – вряд ли от самого коктейля, скорее от суммы всех сегодняшних впечатлений. Шепотом сказал бармену, потому что был сейчас безусловно счастлив, а счастьем надо делиться:
– У вас там гений в углу затаился. Реально очень крутой художник сидит, рисует. Вы его знаете?
Бармен отрицательно помотал головой.
– Ну, значит, ангел небесный, – заключил Эдо. – Спустился к нам сюда на пленэр.
Из бара не просто вышел, на крыльях вылетел. Настроение было – как в самые эйфорические первые полчаса дома, на Этой Стороне. «Отличный все-таки оказался «черт», хоть и с привкусом зубной пасты. И художник тоже отличный. Надо было ему это сказать, – думал Эдо. – И угостить чем-нибудь, даже не ради самого угощения, а чтобы стало понятно, насколько он меня впечатлил. Художникам обязательно надо при всяком удобном случае говорить, какие они крутые, для них это важно, для них восхищение зрителей – топливо, им иначе нельзя. Вернуться, что ли? Ай, ладно, не буду я возвращаться. Лучше просто однажды случайно встречу его где-нибудь в городе, я же умею. Я вообще до хрена всего такого непростого уже умею, вот о чем нельзя забывать».
– Тоже хочу уметь, как ты, – говорю я Нёхиси, которому наконец надоело кружить надо мной целой стаей черноголовых речных чаек, «мартышек», как их дед называл.
Но это ему только кружить надоело, а горланить – пока что нет. Поэтому он на меня уселся – дружно, всей стаей. И поднял такой крик, что уши закладывает. Однако ничего не поделаешь, если связался с непостижимым, надо терпеть все его дурацкие выходки, иначе нечестно. Оно же как-то терпит мои.
– Что именно ты хочешь уметь? – интересуется Нёхиси.
Он, конечно, не человеческим голосом спрашивает, а чаячьим криком, но я уже давно научился в любых обстоятельствах его понимать.
– Быть целой толпой народу, как ты – птичьей стаей, – объясняю я.
Нёхиси натурально хватается за голову. Ну, правда, не руками, а крыльями – одновременно за добрый десяток взъерошенных птичьих голов. И что-то пытается мне объяснить, но и сам понимает, что чаячьи крики, при всех несомненных достоинствах, не самый подходящий язык для разумной беседы. Некоторых смысловых нюансов не передают.
Поэтому стая «мартышек» дружно взмывает в небо, откуда немедленно низвергается уже цельным однородным предметом в форме падшего ангела. Нёхиси в последнее время пристрастился к этому облику, и его можно понять: крылья у ангелов не хуже птичьих, при этом сохраняются все сугубо человеческие преимущества, включая способность есть, пить, говорить и корчить смешные рожи. Ходить в таком виде по городу среди бела дня было бы довольно бестактно, у нас же тут, на минуточку, католическая страна. Но сейчас поздний вечер, темно и безлюдно, вполне можно позволить себе побыть красивым крылатым ангелом, не провоцируя массового обострения религиозных чувств.
