Электричество бежит по венам и до бешеной скорости разгоняет пульс.
– Ты… помнишь меня? – шепчу я.
– Да.
– Я тоже думала о тебе. Постоянно думала и помнила. Злилась на себя, но… – Нереальность происходящего с новой силой туманит мозг и обостряет чувства. – Я не верила в то, что говорила о тебе бабушка! Я никогда не верила ее словам!
Повисает липкая, как мед, тишина, даже ветер, беснующийся высоко в кронах, стихает.
Егор выдыхает вверх белый дым, смотрит на звезды и спустя долгое мгновение нарушает молчание:
– А тут мило. – Я слышу, что он улыбается. – Если пригласишь, я обязательно приду сюда в твой день рождения.
– Конечно! Приглашаю! – Небосвод кружится над головой, словно мы сейчас признаемся друг другу в любви или в чем-то большем… Обнуляем прошлое и упущенные возможности, пытаемся изменить будущее.
– Значит, договорились: в первый день весны мы придем сюда и не покинем эти качели, пока нас обоих не стошнит! – предлагает Егор, и я радостно поддакиваю:
– Согласна! По два раза!
Мы громко и весело хохочем, будто знаем друг друга сто лет.
Все чушь: ни в одном из вероятных сценариев мы бы не прошли мимо, не разминулись во времени и пространстве, не затерялись в толпе!..
Смех одновременно смолкает.
Сколько же времени мы потеряли из-за вражды и взаимной ненависти родителей! Мы ненавидели и боялись друг друга, но всегда знали, что за пределами воздвигнутых стен есть другая жизнь: протяни руку, поверь – и найдешь себя и свое место в ней…
– Ты счастлив?.. – улетает в темноту вопрос и возвращается ответом:
– Нет. А ты?..
– Только когда ты рядом… – Лязг ржавых цепей и завывание ветра разбавляют напряженную тишину.
– Ты целовался с кем-нибудь? – снова подаю голос.
– Ну… да. – Егор отщелкивает окурок и поднимает воротник пальто. – Когда Воробей вытащил меня в люди, девчонки постарше придумали смертельно опасную забаву: «поцелуйся с Уродом и останься в живых».
Противная ревность горечью поднимается к горлу. Егор невесело смеется:
– Среди таких адреналинщиц были и девчонки с Микрорайона… Двух я спалил в школе почти сразу – они сейчас учатся в одиннадцатом. Так что… я имел успех! Воробей даже предлагал деньги с них брать!.. – он снова хватается за цепи и, помолчав, спрашивает глухо: – А… ты?
Я тушуюсь и признаюсь:
– Нет. Никогда…
Погруженный в безмолвие парк похож на дремучий отравленный лес – даже звуки сирен и клаксонов с дороги превращаются тут в жуткие вопли нечисти.
Я первой замечаю огоньки карманных фонариков и неразборчивые голоса за скоплением огромных елей.
