В то время я готовился к экзамену на диплом по арабскому языку. Как все новички, очутившиеся вдруг перед неограниченным и почти еще нетронутым полем исследования, я прямо-таки бредил старыми текстами и редкими монографиями.
— Я вижу, что тебе надо, — прибавил странный старьевщик, приложив дрожащую руку к векам и не спуская с меня глаз.
Он положил передо мной кипу разрозненных томов и тщательно стер с них пыль концом своего бурнуса.
— Вот, здесь неоценимые сокровища. Оставь, пожалуйста, эту грамматику польского языка, она неполна и ничего не стоит. Не предложу я тебе и этого словаря туарегских наречий Аира и Тагана. А вот уж это будет поинтереснее: здесь славная летопись Ибн-Шадура. Может быть, тебе уже известны эти сведения о древних государствах Нигера? Позволь, в таком случае, обратить твое внимание на другую редкостную книгу — это история династий, последовательно царствовавших в Судане, во славу господина нашего Магомета, да почиют на нем мир и благодать!
Он подал мне потрепанную рукопись с изорванными страницами, засаленную пальцами многих поколений. Это была хроника Бараминдана, самого могущественного негритянского монарха в Средние века. Я знал, что она могла дать прекрасный материал по изучению народностей Масины и Мосси с начала введения ислама в этих странах до X века нашей эры.
Пока я перелистывал рукопись, его глаза упорно следили за мной из-под руки, приложенной козырьком ко лбу.
— Сколько ты хочешь? — спросил я, закрывая книгу. — Страницы здесь испачканы; некоторых не хватает, а на других ничего нельзя разобрать.
— Твоя цена будет моей, — отвечал он бесстрастно.
Наступала ночь; какая-то женщина, закутанная в длинное белое покрывало, прошла мимо нас, опустив глаза и прижав локти к туловищу. Поравнявшись со мной, она сорвала со стены ветку дикой мяты и смяла ее между пальцами, чтобы вдохнуть ее аромат.
— Хочешь один дуро?
Он поднял к небу свои высохшие руки.
— Ты слышишь, пророк! Один дуро за книгу, где покоится столько погребенных в прошлом веков! Я буду глупцом, если продам тебе ее даже за пять!
— Вот тебе два дуро, — сказал я, желая покончить торг, — но возьму еще в придачу и эту рукопись, которая не может тебя интересовать, так как она написана по-французски.
— Ты ошибаешься, это очень старая рукопись и имеет свою историю. Обещай мне три дуро и я расскажу ее.
Он зажег керосиновую коптилку, которая, мерцая, распространила едкий дым и сел рядом со мной на деревянную скамейку.
