Вышли во двор, ветер облепил их весенней сыростью. Стефан захлопнул за собой дверь.
— Представляешь, — прокричал Саранецкий, — вся деревня ходуном ходит. А Петрушке этот… вот кому обломится! К нему, как в банк, несут.
— А к кому же еще нести?
— Брось! Зато теперь понятно, что он их человек, и нечего ему прикидываться поляком. А ты последи за Люциной, она всю ночь будет туда-сюда шастать.
— Ну и что? Гоняться за ней прикажешь, охотиться за чужим добром? Пускай шастает.
— Дело твое. Пойдем, поглядим на скотинку. Черт, да у тебя полный порядок, постройки все как новенькие. Умели твои немцы хозяйничать. Будь Жив старый Хаттвиг, не одну бы слезу сейчас пролил. А заметил, старуха-то приуныла, неохота уезжать. Похоже, тебе ее жаль.
— Скажешь тоже!
Они вошли в хлев, где стояли пять коров, вол, два теленка, две овцы.
— И скотинки немало. Кабы не я, пришлось бы тебе парочку голов сдать. Когда в Щецин скот отправляли. Знал бы ты, как я с ними ругался! Говорю: не забирайте, у него хозяйство большое, двенадцать гектар, навоз нужен и так далее. Махнули рукой. Ты же знаешь, я любого уболтаю.
— Еще бы! — воскликнул Стефан с неподдельным уважением: он и впрямь восхищался этим человеком, его дьявольской прытью и энергией, хотя не раз так и подмывало посоветовать солтысу, чтоб высоко не залетал — больно будет падать.
Саранецкий подошел к волу, пощупал холку.
— Надо думать, ты не собираешься на воле пахать? Как-то оно не по-польски… Небось, заведешь вторую лошадь?
— Вол быстрее окупится.
— И-и… Это я тебе устрою. Замолвлю словечко в гмине[17], его и спишут. Пошел на обязательные поставки — был вол и нету. Ну как?
Солтыс смотрел на Стефана с явной решимостью добиться своего — как всегда, когда ему чего-то очень хотелось и отказа, он чувствовал, не последует. Взгляд у него был открытый, доброжелательный. Настоящий друг…
— Ну?
— Подумаем, — ответил наконец Стефан, уже понимая: что-то здесь не так, как должно быть.
Они обошли подворье, заглянули в конюшню, потом в ригу, куда ветер норовил прорваться сквозь щели между досок.
— Снял бы ты лучше приводные ремни, — сказал Саранецкий, указывая на молотилку. — Хотя бы главный, от мотора.
— Думаешь, Хаттвиги заберут?
— Нет, конечно! Наши шарят по сараям, прибирают, что плохо лежит. Такой ремень — верные десять тысяч злотых.
В ригу вошел поручик Стопка и сразу направился к бумажным мешкам, стоявшим на току у загородки сусека.
— Цианамид? — деловито спросил он.
— Да, — ответил Стефан.
