Первую часть сборника составляет цикл «Афинская девушка». Содержание стихотворения, давшего название всему циклу, не предполагает ни любовного романа, ни даже просто знакомства с его центральным персонажем. Но, вызывая в поэте волну глубоких, далеко не только личных переживаний, «афинская девушка» становится одним из ярких образов мистической посвятительницы, проводницы в странствиях поэта, в каком-то смысле приближаясь к центральным женским образам двух столпов италийской поэзии — Вергилия и Данте.
Вся ранняя поэзия Серени содержит постоянную отсылку к Европе, не только как к родному для Серени культурному миру, но и как к живому существу. В стихотворении «Итальянец в Греции» (август 1942[7]) мы прочитываем важное обращение: «Europa, Europa che mi guardi… Европа, Европа, которая смотришь на меня…» Эта строка моментально вызывает в памяти слова Антонии Поцци: «Poesia… Poesia che mi guardi… Поэзия… Поэзия, которая смотришь на меня…»
Поэзия для Антонии неразделимо соединяется с совестью. Функцию совести, некой твердой моральной опоры, имеет и образ Европы у Серени. Серени видит в Европе проявление того же божественного творческого принципа, который чтит Антония. Оба поэта идут рядом, как писала Антония семью годами раньше.
Греция была близка Антонии во многих смыслах. С семнадцати лет всю ее судьбу определила ее первая и последняя любовь — любовь к Антонио М. Черви, филологу-грецисту, преданному поклоннику Афин эпохи Платона и Перикла. В силу того же чувства древнегреческие культурные корни юга Италии — земли, связанной с любимым, — Антония воспринимала как свои собственные, воспринимая их с мистическим оттенком. Предметы из раскопок, фотографии древнегреческой скульптуры, попадая ей в руки, становились для нее реликвиями. Этим предметам она посвящала и стихи.
В «Афинской девушке» содержится ряд аллюзий на более раннее стихотворение Серени — «Третье декабря» (1940), написанное на смерть Антонии, с рядом скрытых цитат и намеков, понятных ее друзьям. Здесь звучат и ее мысли: единение-отождествление с умершими, одна из ее излюбленных идей, а также вера во всеобщее воскрешение, не христианское, эсхатологическое, а природное, связанное, возможно, с ницшеанской идеей «вечного возвращения». Голосом безвестной афинянки, олицетворяющей одновременно и Европу Серени, и Поэзию Антонии, миру возглашается весть «милости, надежды, благоговенья».
Восстановление связи с землей, ее природой и прошлым, и с умершими — своего рода «усилье воскресенья» — стало насущной потребностью итальянской поэзии после пережитой нацией катастрофы. Когда Антония Поцци писала об этом десятью-тринадцатью годами раньше, задолго до всего, что суждено было перенести Италии и Европе, ее голос был никому не слышен. Теперь призыв был громко повторен свежим голосом Серени, зазвучавшим с новой силой голосом Унгаретти
