– Не зависть, а непонимание.
– Помочь вам в этом не в моей власти… даже не во власти людей куда более мудрых, чем я.
– Я… никогда не поверю.
Чарльзу приходилось сталкиваться с тем, что женщины – частенько та же Эрнестина – возражали ему в игривой форме. Но это предполагало шутливый контекст. Женщина не возражала мужчине, если он говорил серьезно, или по крайней мере тщательно взвешивала слова. Сара же как бы утверждала равенство интеллектов и тем более в обстоятельствах, требовавших от нее особого почтения, если она рассчитывала добиться своей цели. Он чувствовал себя уязвленным и… трудно подобрать нужное словцо. Было бы логично холодно откланяться и потопать дальше в своих грубых кованых ботинках. А он стоял, словно в землю врос. Возможно, у него сложился слишком устойчивый образ сирены и обстоятельств ее появления – распущенные волосы, целомудренная алебастровая нагота и русалочий хвост, а рядом Одиссей с лицом, какое приветствуется в элитных клубах. Здесь, на береговом оползневом уступе, дорических храмов не наблюдалось… но вот же она, богиня Калипсо!
– Теперь я вас оскорбила, – пробормотала она.
– Вы меня озадачили, мисс Вудраф. Я не знаю, чего еще вы от меня ждете, кроме того, что я вам уже предложил. Вы должны понимать, что бо́льшая близость… какими бы невинными ни выглядели намерения… в моем нынешнем положении между нами невозможна.
Повисло молчание. Где-то в зеленом укрытии хохотнул дятел над двуногими, застывшими как изваяния.
– Разве бы я… бросилась к вашим ногам за милостью, если бы не мое отчаянное положение?
– Ваше отчаяние я разделяю. Но, по крайней мере, признайте невозможность ваших притязаний… которые мне до сих пор непонятны.
– Я бы хотела вам рассказать о том, что случилось полтора года назад.
Молчание. Она пыталась прочитать реакцию по его лицу. А Чарльз весь подобрался. Невидимые оковы упали, он снова ощутил себя рабом условностей. Сейчас он был этаким памятником оскорбленному человеку, в чьих глазах читалось суровое осуждение… и что-то еще… желание услышать объяснение, понять мотив. Но, прежде чем она успела открыть рот, он сделал движение, чтобы уйти. И тут она, словно прочитав его намерения, сделала опережающее движение, столь же внезапное, сколь и непредсказуемое. Она упала на колени.
Чарльз пришел в ужас. Он представил, о чем сейчас может подумать какой-нибудь тайный наблюдатель. Он отступил, словно желая исчезнуть со сцены. Она же, как ни странно, сохраняла спокойствие. Это не была рухнувшая на колени истеричка. Взгляд стал пронзительным, и в глазах нет солнца, они купаются в вечном лунном свете.
