В конце концов, он не урод и не калека — уж точно на мне не заклинится. Надоест ему. Очень скоро надоест, — только не злить и не сопротивляться.
И все равно дергаюсь, — тело сбежать пытается от распирающего внутри проникновения.
Что-то шепчет. «Расслабься. Не с того начали. Я аккуратно… Все будет по-другому…»
Может, все-таки есть шанс поговорить?
Может, есть в нем — что-то нормальное, человеческое?
Злой тогда был, с разборок приехал тогда — вот так и поступил.
«Не разобрался…»
И… И ведь, кажется, он и вправду старается быть нежным?
Медленно вошел, не двигается, дает к себе привыкнуть.
Слова даже какие-то шепчет, — «нежная, хорошая…» Что-то там еще…
Может, — и правда? Все-таки попробовать? А вдруг — отпустит? Пусть и не сжалится, — нет, такие жалости не знают, это по глазам его — холодным и вспыхивающим иногда огнем, видно, — но… Разве такому, как он, — самому не противно, что берет женщину против ее воли?
— На меня смотри, — вот, снова.
Но руки не рвут, и член его меня не раздирает, — двигается во мне действительно аккуратно, как будто заботясь… И даже, похоже, ласкать пытается, — не так, как Кирилл, нет, — по-другому, — более жадно, но, одновременно с этим напором, и как-то… Не так грубо, как это выходило у Кира.
Скользяще, плавно, не рывками, хоть и более страстно…
Мысль про Кира снова простреливает меня всю насквозь, — и я распахиваю глаза.
И в ужасе замираю, глядя на то, как темнеет его взгляд, — становясь злым, бешенным, как сжимаются в тонкую побелевшую нитку только что приоткрытые чувственные губы.
Сейчас передо мной — совсем другой человек.
Ему даже делать, говорить чего-то не нужно.
Это чувствуется, — на подкожном, на инстинктивном уровне, — ярость безумная, точно такая же, какой безумной только что была и его страсть.
Рывком срывает меня с себя, швыряя на постель.
— Блядь, Фиалка, я ж с тобой по-человечески хотел! Лучше, по-твоему, чтоб тебя у Маниза во все щели ебали? Все, кому не лень, да, так было бы лучше? — со злобой цедит сквозь зубы.
— Можешь не дергаться. Ничего сейчас не будет. И так, как предлагал тебе — не будет. Сама придешь. И будешь ублажать — так, как и должна делать шлюха. И мне будет по хрен, — умеешь ты или нет. Будешь! И только попробуй сделать что-нибудь хреново! Ты — моя вещь. А вещи должны удовлетворять хозяина, — иначе они идут в расход.
Он выходит, оглушительно хлопнув дверью, — так, что я, дергаясь, просто подпрыгиваю на постели.
И тут же, обхватив себя руками, приваливаюсь к холодной стене.
