— Я буду аккуратным, — шепчу, подхватывая ее и укладывая на спину. — Хорошо?
Молчит. Только глаза зажмурила, — ну точно, как ребенок, и сопит тяжело.
— Хорошо, — шепчу, обеими руками разводя ее ноги в стороны.
Вижу, даже в темноте, — помокрела таки девочка. Переливается все, блестит в нежных перламутровых робко подрагивающих складочках.
И снова делаю то, чего никода не делал, — раздвигаю ее губки внизу, поглаживаю складочки, чуть прижимаю, и снова отпускаю, — сам, блядь, от этого кайфуя. Красивая девочка, даже там красивая. И нежная, — вот как бутончик, росой покрытый.
— Раскрой губки, — нависаю уже над ней, вклиниваясь между ногами.
Надо бы, по-хорошему, одежду снять, — но это уже выше моих сил, — и так сдерживаюсь, как пацан, готовый на женщину наброситься.
Послушно приоткрывает, снова с шумом выдыхая.
— Умница моя сладкая, — вожу пальцами по приоткрытым губам, ласкаю, каждую складочку на них ощутить хочу. И снова — будто током простореливает насквозь, от губок этих сладких, от того, что мои они. И ни хера никому отдавать не собираюсь.
— Втяни его, — опускаю палец в ее сладкий ротик, — не вбиваясь, осторожно, медленно, ощущая шершавый язычок новым током по коже. — Всоси.
Послушно втягивает, — и меня, блядь, просто дергает всего.
На первый раз хватит нежностей, — а то реально сейчас просто изнасилую, — резко и жестко, и не один раз. Так, что сидеть потом не сможет.
Но все же помню, что она там — маленькая и нежная, что тело ее еще не привыкло, — и не тороплюсь.
Прижимаю дернувшуюся было ногу к матрасу и аккуратно упираю головку в ее вход, — а сам член рукой сжимаю, чтобы не ворваться.
Проталкиваюсь, — медленно, осторожно, давая ей привыкнуть к моему члену, дурея от ее узости, от сопротивления стенок, через которое приходится проталкиваться.
И, блядь, выдыхаю, — так, как будто сто лет под водой пробыл, когда наконец оказываюсь в ней весь. Это, блядь, — кайф!
Нет, кайф — это не то слово, это — не о том. Это — изысканный деликатес, что-то невероятное, редкое, охуительное. Такое, от чего не оторвешься, едва попробовав.
Раздвигаю ноги ее шире, и нависаю уже всем телом, удерживаясь на локтях, чтобы не придавить.
— Открой глаза, — голос совсем превращается в хрип. — Я хочу, чтобы ты на меня смотрела.
— Медленно открывает, и я, напившись этим ее фиалковым свечением, как сумасшедший, делаю первый толчок. Не резкий, — но глубокий, на всю длину. Чувствуя, как реально срывает крышу.
Всхлипывает, — а меня колотить, дрожью пробирать начинает, — от каждого звука.
