Игорь, конечно, тоже старался мне оказывать поддержку, но на самом деле она была нужна ему самому не меньше, чем и мне.
Ведь это неправда, что мужчины все переживают легче.
Он страдал совсем не меньше, чем я.
И даже начал прикладываться к спиртному…
Кирилл не выходил в те дни из нашей квартиры. В отличие от остальных, он оказался настоящим другом, — а ведь многие от нас тогда просто отвернулись, и цена их дружбы стала яснее ясного, — им просто нужен был отец. Теперь же, когда родителей не стало, оказалось, что мы с Игорем не очень-то кому-то и нужны.
Некоторые из тех, кого я считала подругами, даже бросили мне в лицо что-то вроде «посмотрим, как ты теперь будешь жить без папочки, как обычные люди».
Но на фоне нашей потери все это были мелочи, хотя болезненно прожигало грудь. Весь мой мир, к которому я привыкла, разрушался.
Игорь с Кириллом часто закрывались в кухне и о чем-то говорили так, чтобы я не слышала. Часто их разговор переходил на повышенные тона.
Я не вникала, не прислушивалась, — мне все это было неважно.
Но кое-что все же поняла, — оказывается, нам остался огромный кредит за новую квартиру, в которую мы не так давно въехали, и, если сейчас чего-то срочно не придумать, то нам с Игорем будет просто негде жить.
Для меня и это было неважно.
Какая жизнь, о чем они вообще?
Родителей больше нет, — и какая разница, где будем мы с Игорем?
Кажется, Кирилл предлагал брату какие-то способы решения денежного вопроса, а он не соглашался, кричал и матерился в ответ на убеждения друга, иногда даже лупил кулаком так, что билась посуда.
Я догадываюсь, — скорее всего, Кир подбивал брата на бои без правил, — оба занимались боксом и достаточно серьезно, оба были лучшими в своих секциях.
Я понимала, что вопрос с деньгами надо как-то решать, — того, что оставалось припрятано в тумбочке на черный день, было катастрофически мало, и деньги просто таяли с каждым днем приближая нас с Игорем к вопросу, за что мы будем жить.
Но почему-то все эти вопросы казались далекими, ненастоящими, как будто и вовсе не имели ко мне никакого отношения. Ни ко мне, ни к моей жизни. Я и сама как будто умерла — и необходимость есть, что-то делать, одеваться и вообще выходить из дома казалась мне странной данностью чему-то, что не имело больше никакого смысла.
Я была будто в тумане, все это время.
Не чувствовала ни голода, ни жажды, ни холода, — ничего, совсем. Туман заполонил меня, проник вовнутрь, в тело, в мысли, в сознание, — может, такой была какая-то странная защитная реакция организма, иначе я бы, наверное, просто всего этого бы не пережила. Просто шагнула бы со скалы в океан, — и все. Или резкая, жесткая боль просто меня бы убила, полоснув вспышкой, как лезвие ножа.
