Иногда я получала от нее ответное письмо, размеренное и доброе, в духе предостережения — признавая, по всей вероятности, что нам нужно соблюдать некие границы, потому что мы уже находимся за рамками отношений пациента и психоаналитика. Я чувствовала глубокое облегчение каждый раз, когда она мне писала; это означало, что она не умерла, и что я тоже не мертва, по крайней мере, для нее. Своими словами она пыталась успокоить меня, признавая, что этот переходный период давался мне нелегко, и что она желает, чтобы мне вскоре стало легче. Она знала, что я по ней скучала. Надо держаться, и все будет хорошо.
А затем неожиданно была череда новостей про перестрелки на рабочем месте, рассерженных почтовых работниках, о трупах коллег — последствиях чьего-то приступа ярости. Почтальон оставил аудиозапись своих мыслей, бессвязных и бредовых, которые не очень-то отличались от моих собственных. Его слова звучали как слова ненормального. Могла бы я совершить такое? Или, может, я уже это сделала? Может быть, я массовый убийца? Может, я — это он? Может, это я застрелила всех этих людей? Может, они убили не того человека? Эти мысли преследовали меня неделями, я мучилась вопросом, не приложила ли я руку к этой кровавой бойне. Может, они обвинили невинного человека? Должна ли я пойти в полицию и признаться? Я — зло, Голоса и команды. Кто-то должен выполнить их приказ. Скажи им убираться!
* * *
Кении и Марджи Коллинз, мои старые друзья по Вандербильту, жили в Карбондейле, штат Иллинойс, где Кении уже шесть лет преподавал английский язык в Университете Южного Иллинойса. Мы поддерживали близкие отношения, и они пригласили меня в гости. Отчаянно желая перемены обстановки и испытывая ностальгию по той простой определенности, которую мне всегда давала дружба с ними, я собралась и оставила Майами в надежде хорошо провести время в поездке.
Первым этапом полета был прямой рейс в Сант-Луис; оттуда я летела на турбовинтовом самолете до ближайшего к Карбондейлу аэропорта. Самолет был меньше и шумнее, чем те, к которым я привыкла. Также он летел гораздо ниже над землей, чем трансатлантические реактивные самолеты, и я ощущала каждой клеточкой своего тела землю, проносящуюся под нами, с ясно различимыми фермами, реками, дорогами, и машинами. С каждой проходящей минутой у меня крепла уверенность, что должно случиться что-то ужасное, что самолет разобьется и сгорит, и что только моя сосредоточенность может это предотвратить. Может быть, если я задержу дыхание. Может быть, если я закрою глаза и начну считать. Нет, закрывать глаза в момент смертельно-деструктивных фантазий было плохой идеей, мне нужно было быть настороже.
