Доктор Барнс работала со мной очень усердно. На наших встречах ее стиль работы был серьезным и настойчивым, как будто мы были археологами, вместе докапывающимися до правды. Но между нами не было симпатии. Мне ее манера поведения казалась формальной, несколько сухой, даже черствой, и вероятно, я тоже вселила в нее беспокойство — она явно чувствовала себя неловко, когда в кабинете были только мы вдвоем. Я ей не доверяла, и уж конечно, не верила, что она знает, что со мной делать. Бесполезно, бесполезно.
Конечно, на самом деле не имело значения, была ли компетентной доктор Барнс, принимая во внимание, насколько строго я ее судила, сравнивая с доктором Хамильтоном и находя много недостатков. Я очень по нему скучала и часами стояла в дверях моей палаты, безмолвно раскачиваясь, надеясь хотя бы мимолетно увидеть его в коридоре, идущего на прием или возвращающегося с приема.
Я была удивлена, обнаружив, что у меня есть товарищ по этой одержимости, другая пациентка, лет двадцати-тридцати. Я слышала, что доктор Хамильтон лечил ее в течение долгого времени и что у нее, как и у меня, был сильный положительный трансфер (перенос) на него — фактически, она явно в него влюбилась. Она была амбулаторной пациенткой и находилась в отделении с восьми утра до восьми вечера. Ее считали одной из самых неспокойных пациенток. Однажды ночью, дома, она внезапно побрила голову наголо по никому не понятной причине. Хотя она не разговаривала (по крайней мере, со мной), у нас было больше общего, чем одержимость доктором Хамильтоном; она тоже проводила большую часть времени, раскачиваясь на одном месте.
Как-то после того, как доктор Хамильтон ушел из нашего отделения, моя подруга по несчастью казалась еще более возбужденной, чем обычно. Весь день я наблюдала, как она исступленно расхаживала по коридору. На следующее утро моя подруга по музыкальной комнате небрежно сообщила мне, что эта женщина повесилась прошлой ночью. Я была ошеломлена, как тоном моей подруги, так и новостью, которую она так спокойно мне передала. Я подумала, что эта пациентка убила себя из-за доктора Хамильтона. Почему персонал ничего не сделал? Почему я ничего не сделала? Неужели же никто не понимал, что на ее месте могла быть я?
* * *
В своем тумане изоляции и молчания я начала чувствовать, что я получала команды к каким-то действиям — например, пройти в одиночку по покинутым подземным ходам больницы. Происхождение команд было неясным. В моем воображении они исходили от неких существ. Не от реальных людей с именами или лицами, а от бесформенных могущественных созданий, которые контролировали меня с помощью мыслей {не голосов), помещенных в мою голову. Пройди через подземелье и раскайся. А теперь ляг на землю и не двигайся. Ты должна быть неподвижной. Ты зло. Эти команды имели мощное воздействие на меня в течение тех ночей и дней. Мне никогда в голову не приходило, что я могла не послушаться, хотя никогда не было понятно, что может случиться, если я ослушаюсь. Я не определяю правила. Я просто им следую.
