Неужели на его лице читалось облегчение? Интересно было бы узнать, что они себе навоображали в течение этих нескольких дней. Неужто они обсуждали меня каждый вечер в своей комнате? «Ты так исхудала», — сказал он. «Мы были убеждены, что у тебя рак».
«Нет, — сказала я, — только депрессия».
«Как они тебя лечат? — спросил он. — Они ведь тебя лечат, не так ли?»
Ну вот, началось. «Я была в психиатрической клинике».
Он выдержал паузу. «Они давали тебе лекарства? Сейчас ведь есть лекарства от депрессии?»
«Да, давали», — ответила я. «Я не хотела их принимать, но, в конце концов, согласилась и они мне помогли».
Да, это точно было облегчением. «Пойдем, расскажем маме». Мы прошли, не разговаривая, в их комнату.
Мама сидела на краю стула, явно готовясь услышать страшную новость, которая, без сомнения, включала в себя мою неминуемую смерть. Когда я рассказала ей, что со мной происходило (хотя и в том же укороченном, отредактированном варианте правды, которым я поделилась с отцом), она сначала вздрогнула от известия, но расслабилась, услышав о лекарствах. Была проблема, было решение этой проблемы, и все было в порядке. Разговор окончен. Личная жизнь и достоинство каждого остались неповрежденными. А раз так, то куда мы пойдем на ужин? «Элин, тебе просто надо больше есть».
То, что произошло между нами, не успокоило меня, но, по крайней мере, мои самые худшие ожидания не оправдались. Они не отреклись от меня, не сказали мне, что я была неудачницей, не обвинили меня в том, что я проявила слабость, принимая лекарства. По сути, они были ко мне добры, заботливы, поддержали. Но я была таким ужасным разочарованием для самой себя. Как же я могла не быть разочарованием и для них?
На протяжении оставшихся дней нашей парижской поездки мои родители заставляли меня есть. Возьми кусочек этого, отведай того. И, вежливо как только могла, я притворялась, что пробую это, беру кусочек того, но, по правде говоря, я продолжала сопротивляться. Я плохая. Только хорошие люди заслуживают пищи. Я заслуживаю того, чтобы голодать. Я заслуживаю пыток. Голод — подходящая пытка для меня.
* * *
После моего возвращения из Парижа в Оксфорд ситуация ухудшилась. Я чувствовала себя вынужденной вернуться к своему первому преподавателю, потому что хотела учиться у лучшего педагога. Но это было полной катастрофой. Его манера поведения казалась мне холодной, даже презрительной; мне казалось, что у него было очень низкое мнение обо мне. Я чувствовала себя обреченной. Я не могла сосредоточиться. Я не писала. Я не спала, я не ела. Я не мылась.
