На удивление, тот учебный год прошел для меня очень хорошо. Я нагнала пропущенное с помощью необходимого материала для чтения, а самое главное, написала семь работ, которые произвели впечатление на моего преподавателя — в конце четверти он написал обо мне положительный отзыв. Амбулаторные приемы с доктором Хамильтоном тоже проходили очень хорошо. Мне не составляло труда делать простые «домашние задания», которые он задавал, например, каждое утро писать расписание на день и придерживаться его; вечером я читала «Метафизику» Аристотеля в оригинале на древнегреческом. Я была одновременно и пациентом психиатрической больницы и студенткой, и балансировала между обеими этими ролями, распределяя силы и справляясь с делами.
Но затем, как только четверть подошла к концу, я неожиданно оступилась. Непонятно почему, мне было сложно закончить мою последнюю работу в семестре. Я прочитала всю литературу, но мне было сложно что-либо сказать. Я начинала несколько раз, но каждый раз вынуждена была скомкать бумагу и швырнуть ее на пол. Третье предложение, второй параграф, четвертая страница — ничего не получалось. Я не могла соединить вместе все точки. Неудача, которую любой другой счел бы просто небольшим расстройством — может быть, просто отсутствием вдохновения — и изменил бы свои планы, например, отвлекся на пару дней, сходил в кино, попил пива, заставила меня потерять голову от страха. Неужели я возвращаюсь в прежнее состояние? Разве мы с доктором Хамильтоном не справились с этим, разве амитриптилин не расставил все на свои места? Было ли это просто химическим трюком? Я хотела ударить себя по голове чем-нибудь тяжелым. Одна мысль о встрече с преподавателем для обсуждения моей работы заставляла меня безудержно рыдать. Мне нечего сказать. Я неудачница. Это только вопрос времени, когда люди увидят, что я глупая. И сумасшедшая.
Персонал Уорнфорда пытался предупредить меня о том, что я еще не была готова оставить клинику, но я их не послушала — и теперь, казалось, все, что я могла сделать — это смотреть, как в очередной раз все начало выскальзывать из моих рук. Я опять начала терять в весе, всего через несколько недель я похудела до сорока трех килограммов. Я выглядела как жертва пыток.
Однако доктор Хамильтон не хотел обращать основное внимание на мой вес. Он чувствовал, что это был «отвлекающий маневр» и что на самом деле со мной происходило что-то другое.
Я была безутешна. «Но что со мной? Почему я не могу есть? Это не анорексия? Я умру?»
