«Около семи килограммов».
«Ты думаешь о себе, что ты плохой человек?»
«Да».
«Расскажи мне об этом».
«Не о чем рассказывать. Я просто кусок дерьма».
«Думаешь ли ты о том, чтобы причинить себе боль?»
Я подождала немного, прежде чем ответить: «Да».
Ричард задал еще несколько вопросов; я ответила «да» на каждый из них. В каком бы ступоре я ни была, было несложно увидеть тревогу на его лице.
«Тебе нужно немедленно проконсультироваться с психиатром», — сказал он размеренно. — «Тебе нужно принимать антидепрессанты. Ты в опасности, Элин». Он объяснил, что это было серьезно и не терпело отлагательств.
Я поблагодарила Ричарда и Джин за заботу, и сказала им, что я подумаю обо всем, что они сказали. Но его слова меня не убедили. Таблетки? Какие-то химикаты, которые я должна принять внутрь, и которые будут путешествовать по моему телу? Нет, это будет неправильно. Это то, чему меня научили в Операции Возврат, то, во что я верила. Голос моего отца: «Возьми себя в руки, Элин». Никаких лекарств — все в моих руках, все зависит от меня. А я не стоила многого. Я не больна. Я просто плохая, испорченная, тупая, я — само зло. Может быть, если я буду меньше говорить, я не буду распространять свое зло вокруг себя.
Мне нужно было предоставить еще одну письменную работу на еженедельный семинар, но я не могла писать. Лихорадочное ночное бдение привело к трем или четырем страницам чистого бреда. Абракадабра. Мусор. Несмотря на это, я прочла работу вслух на семинаре. Поднятые брови. Без смеха, просто молчание. Я хорошенько унизила себя в глазах моих оксфордских коллег. Я приехала в Оксфорд и потерпела поражение. Я плохая. Я заслуживаю смерти.
Откуда-то я знала со всей уверенностью, как никогда в жизни, что если я попробую убить себя, то у меня это получится. Я вспомнила слова Ричарда, и в этот раз я их услышала: я действительно была в опасности. Это было серьезно. Я могла умереть. И я причиню боль многим другим: родителям, братьям, друзьям, всем, кому я была не безразлична. Какие бы мучения я ни испытывала, как бы ни было заманчиво положить этому конец — я не могла причинить такой боли людям, которых я любила, и которые любили меня.
У меня не осталось времени ни на раздумья, ни на разработку стратегии, ни на взвешивание всех за и против. Я позвонила доктору Джонсону, который стал моим лечащим врачом, когда приехала, и в тот же день попросила срочно принять меня.
Оказавшись в кабинете доктора Джонсона, я сказала, что у меня депрессия. Он спросил, почему я так думаю, и в ответ на мои односложные ответы заверил меня, что я могу время от времени приходить к нему, чтобы поговорить, как только почувствую в этом нужду. Вне всяких сомнений, он повидал немало психованных студентов, возможно, я была очередной такой же.
