Время от времени я встречалась с другой женщиной из нашего общежития. Она была из Канады, и сначала наша дружба казалось многообещающей. Но со мной что-то происходило — что-то, что началось прошлым летом — что-то, что привело к короткому замыканию в нашей начинающейся дружбе: мне было трудно говорить. Слова из моей головы просто не шли мне на язык, в буквальном смысле. Наше общение за ужином становилось все более односторонним, я почти полностью ограничивалась киванием в знак согласия, симуляцией набитого рта и попыткой выразить свои мысли выражением лица. Дружба завяла.
И я не могла разговаривать по телефону с моей семьей и друзьями в Америке — я решила, что это было слишком дорого, и поэтому «запрещено». Кем, я не могла сказать; как будто существовало неточное, но абсолютное правило, которое это запрещало. Конечно, моя семья с радостью бы оплатила телефонные счета, но мое искаженное сознание сказало мне, что я не заслуживаю того, чтобы тратить на себя деньги или позволять другим их на меня тратить. Кроме того, ни одно из сказанных мною слов не стоило внимания — так сказал мой разум. Говорить плохо. Если ты говоришь, значит, тебе есть, что сказать. Мне нечего сказать. Я никто и ничто. Любой разговор займет место и время. Ты не заслуживаешь права говорить. Молчи. Через несколько недель после моего приезда в Оксфорд почти все, что я говорила, ограничивалось односложными предложениями.
По мере того, как я становилась все более замкнутой, я начала бормотать и жестикулировать сама с собой, идя по улице, чего я никогда не делала даже в худшие дни своего пребывания в Вандербильте или в Майами прошлым летом. Когда я слышала звуки, которые я издавала, они меня не волновали и не удивляли; по какой-то причине это помогало мне успокоиться. Казалось, что это отгораживало меня от людей, которые проходили мимо меня. Странно, это меня успокаивало, как, наверное, маленького ребенка успокаивает, когда он вцепляется в старое одеяло. Таким образом, без точек опоры вне моего разума (друзей, знакомой обстановки, возможности достичь успехов в учебе), я начала жить полностью внутри него.
А яркие фантазии последовали за мной через океан. Врач нашел меня съежившейся в углу. Он хочет, чтобы я общалась с другими людьми с моего курса. Я не хочу. Они меня вталкивают в комнату с людьми. Я должна говорить с ними. Мужчина представляется: «Привет, меня зовут Джонатан». Я не отвечаю. «Как твое имя?» Я опять не отвечаю. «Ты здесь учишься?» Я бормочу что-то себе под нос. Врач входит и пытается подбодрить меня, чтобы я заговорила с молодым человеком. Я начинаю кричать и бегать по комнате, не помня себя. Они хватают меня и удерживают силой.
