Этот ад продолжался две недели: тошнотворное время утренних походов в нормальную школу, где я пыталась сосредоточиться на школьных предметах, потом, как будто резкая смена передач в машине, возвращение в Центр, в унизительную ситуацию, потом домой вечером, измученная, настороженная и несказанно сердитая на моих родителей за то, к чему они меня приговорили.
В конце концов, естественно, эти «уроки» достигли своей цели: я никогда больше не принимала никаких незаконных препаратов. И начался лежащий в основе этого процесс ломки моего характера (который я не понимала тогда, но понимаю сейчас) и перестройки его по другим стандартам.
Хотя я вернула свою репутацию, я стала тише и отрешеннее — я ушла «в себя», как я стала называть это состояние позже, когда оно стало более выраженным. Мне нечего было сказать, если со мной не заговаривали, я даже не была уверена, что заслуживаю того, чтобы меня услышали. Я начала верить (или точнее чувствовать), что говорить было чем-то «плохим». Однажды, когда меня попросили сделать небольшой доклад, работник Центра отметил, что за эти несколько минут я сказала больше, чем за несколько месяцев. Возможно, это было началом моего отчуждения от мира, первыми признаками моей болезни, чем-то, чего я никогда раньше не испытывала, и что стало психологической привычкой, которая пульсирующей нитью пройдет по всей моей жизни.
В этот период я прочла книгу Сильвии Плат «Под стеклянным колпаком»[6]. Хотя это был вымысел, Плат так точно описала постепенную деградацию главной героини в разрушающую душевную болезнь, как будто она сама прошла через это. Я узнала себя в той, кем была главная героиня. «Я видела себя сидящей в развилке смоковницы, умирающей от голода только потому, что я не могла решить, какую из ягод выбрать. Я хотела каждую из них, но выбрать одну означало потерять остальные, и пока я сидела в нерешительности, ягоды начали сморщиваться и чернеть, и одна за другой они попадали на землю к моим ногам». Это я, подумала я. Она — это я.
Думаю, что на многих девочек-подростков книга Плат производит сходное впечатление, описывая чувство изоляции и отторжения (и неслабого страха), характерное для этого возрастного периода, особенно для чувствительных натур, зачастую живущих в мире книг. Днями напролет я не могла перестать думать о девочке из этой книги и о том, через что ей пришлось пройти — почему-то это сделало меня беспокойной, расстроенной и рассеянной. Однажды утром в классе, думая о книге Плат, я неожиданно решила, что мне нужно встать, уйти из школы и пойти домой. Дом был в пяти километрах.
