Вы, наверное, думаете, что так как меня выдернули из комфорта повседневной рутины и я оказалась против воли в реабилитационном центре с очень строгим режимом — все это научило меня, к чему приводит сопротивление «властям», или, по крайней мере, вселило в меня осторожность. Но нет. Всего лишь спустя месяц мне пришлось на групповом занятии признаться («расколоться», в терминологии Центра), что я опять попробовала травку, на этой же сессии признался и парень по имени Матт — и мы быстро стали близкими друзьями (случай «товарищей по несчастью», я думаю).
Любой, кто нарушил правила Центра (коих было множество), был сразу же призван к порядку с помощью «усвоения урока» — публичного наказания, специально разработанного, чтобы унизить и усмирить нарушителя, в том числе и в назидание остальным. Наказание для Матта и меня было быстрым и болезненным: каждый из нас должен был носить на шее табличку с надписью «Я кусаю руку, которая меня кормит. Пожалуйста, помогите мне». Матт вдобавок должен был обрить голову налысо. К счастью, девочек от такого унижения избавили, вместо этого меня заставили носить уродливый вязаный колпак с помпоном. В те времена, да еще и в Майами это не было очень модно.
Процесс моего усмирения не ограничился табличкой и колпаком: я должна была драить лестницы Центра зубной щеткой, пока все ходили вокруг или мимо меня. «Ты здесь пропустила пятнышко», — сердито проворчит работник Центра. «Вернись вниз и начни сначала. У нас должно быть чисто. Каждая ступенька. Чтобы я не видел ни пятнышка грязи, когда ты закончишь». И поскольку основным назначением этого наказания было научить меня держать язык за зубами и делать, что мне говорят, мне было запрещено отвечать работникам Центра что бы то ни было — ни в оправдание, ни в защиту. На четвереньках, сгорбившись, всячески стараясь быть незаметной, я желала всеми силами, чтобы земля разверзлась и поглотила меня.
Пожалуй, самым худшим для меня было то, что другим участникам программы было велено меня избегать — это было частью наказания. Им было велено отворачиваться от меня, разговаривать только друг с другом, и никогда — со мной, до того времени, когда работники Центра не снимут запрет. Мне всегда нравилось иметь друзей, быть другом — теперь я была изгоем, парией, неприкасаемой, отверженной, изолированной, и в то же время выставленной напоказ — как грешник, закованный в колодки на торговой площади. И так будет продолжаться до тех пор, пора работники Центра не будут уверены, что я усвоила урок. Тогда, и только тогда я заработаю право быть «восстановленной в коллективе» Центра.
