Но, конечно, этому было не суждено сбыться. Как только мы вернулись домой из поездки, моя мама настояла на разговоре, и рассказала отцу, что произошло.
«Элин, это все очень серьезно», — сказал папа. В его голосе слышалось намерение действовать, и немедленно, что было типичным для родителей 1960-х, когда их дети признавались в употреблении наркотиков. «Наркотики опасны, с ними нельзя баловаться. Ты и представления не имеешь, к чему это может привести. Ты должна мне пообещать, что это никогда больше не повторится».
К тому времени галлюциногенный эффект полностью прошел. Я уже не была напугана и чувствовала себя нормально; я загорела, я была в полном порядке и не в настроении слушать лекции. И я заартачилась. «Ничего я не буду обещать. Все уже в порядке, правда. Немного травки, тоже мне большая проблема. Я сама могу с собой справиться».
Он на это не купился. Наоборот, мое поведение — бравада, неприятие его беспокойства всерьез, неуважительный тон — только подлили масла в огонь. «Это недопустимо!» — сказал он, уже разгневанно. «Ты точно не имеешь представления, что для тебя хорошо, а что плохо. Если ты мне не дашь обещания, что этому положен конец, я приму меры».
Мне в этом послышалось неприятное эхо наших споров о моем питании несколько лет назад: расплывчатые угрозы «мер», которые он собирался предпринять, чтобы пересилить мое упрямство. И вместо того, чтобы просто соврать или умиротворить его (или обратить внимание на выражения ужаса на лице мамы), я выпрямила свою 17-летнюю спину и сказала: «Папа, я могу делать все, что хочу. У меня хорошие оценки, я вам не причиняю никаких хлопот, и у меня хватает ума понимать, что я делаю. И если я хочу курить травку, то я буду ее курить. И ты мало что сможешь сделать».
Естественно, что тут началось светопреставление. Отец повысил голос, потом и мама перешла на повышенные тона. Затем я подлила масла в огонь, заявив, что мне уже наплевать на хорошие оценки, что это все равно ерунда и глупость.
Это было совсем не то, что надеются услышать обеспокоенные родители во время первой серьезной конфронтации, касающейся наркотиков, но теперь, оглядываясь назад, я думаю, что это была типичная позиция подростка — блеф и бравада, и никакой заботы о последствиях. С другой стороны, это и не та позиция, которую бы заняла любая более или менее сообразительная девочка, если бы она действительно хотела принимать наркотики и избавиться от родительского контроля. Но это был конец 60-х, марихуана имела почти мифическую власть над любыми родителями; она могла испугать их и сбить их с толку. Культура была в кризисе на самых разных уровнях, все журналы и газеты каждый день были полны леденящими душу историями о последствиях употребления наркотиков.
