Подходит Дембу. Протискивается вперед. На крылечке сидит и плачет старушка.
Д е м б у. Ребята, в чем дело?
Ему не отвечают. Бойцы волнуются, кричат:
— Не может быть этого…
— Расстрелять, да и только…
— Надо сказать Григорию Ивановичу.
— Что ты, спятил? Нельзя ему говорить…
Неожиданно за спинами спорящих раздается голос Котовского:
— Чего мне нельзя говорить?
Бойцы расступаются. Перед Котовским на крыльце старуха.
Комбриг подходит к ней.
Б о е ц. Часы у нее будто забрали. Из наших будто, говорит, кто-то.
К о т о в с к и й. Это правда, бабушка?
Старуха молча кивает головой. Комбриг вдруг резко поворачивается к бойцам. Он едва сдерживает приступ бешенства. От волнения начинает заикаться.
К о т о в с к и й. Клянусь, кто бы это ни был, я… я убью своей рукой этого… этого… это животное… Кто это сделал?
Молчание.
К о т о в с к и й. Бабушка, кто это сделал?
С т а р у х а. Не знаю, голубчик… такой средненький… Я, понимаешь, только захожу домой, за керосином бегала…
К о т о в с к и й (нетерпеливо). Бабушка, кто это сделал?
С т а р у х а. Не знаю, как тебе его рассказать… Имя у него, как у куклы.
К о т о в с к и й. Пупсика сюда!
Пупсика, испуганного, бледного, сейчас же выволакивают откуда-то из толпы.
П у п с и к. Я ничего не знаю, Григорий Иванович.
К о т о в с к и й. Обыскать!
Пупсика обыскивают.
К а б а н ю к. Нету ничего… Говори, куда девал, ворюга!
П у п с и к. Я не брал…
К а б а н ю к. Ты чего неясно говоришь? Ну-ка, открой рот…
Кабанюк открывает Пупсику рот, вытаскивает из-за щеки маленькие часики.
С т а р у х а. Мои! Сменяли на гречку…
К о т о в с к и й. Иди, бабушка!
Старуха уходит, зажимая в руке часы. Но, отойдя немного, останавливается.
П у п с и к. Я извиняюсь, Григорий Иванович, я нечаянно! Я никогда не буду!
К о т о в с к и й. Молчать! (Бойцам.) Построиться.
Бойцы строятся, оставляя Пупсика одного впереди.
К о т о в с к и й. Я только хочу сказать вам, товарищи, что однажды в тюрьме этот человек спас мне жизнь. Потом мы встретились, и он говорит: возьмите меня к себе, я вам, говорит, фирму не запачкаю…
Старуха бросается к Котовскому.
— Сынок! Прости его! Не губи…
Котовский молчит.
С т а р у х а. Будь они прокляты, эти часы… Не губи человека, прости… Сынок…
К о т о в с к и й. Я бы простил, мать… Мне его очень жалко. Но фирма у нас такая — пачкать ее нельзя никому. За это — смерть. Иди, мать, иди.
Стреляет. Пупсик падает замертво.
К о т о в с к и й. Зарыть его, как собаку, и написать: «Мародер»… Можно разойтись.
