В этом парке много лет назад убили его отца. Тогда, в 1949 году, здесь был просто небольшой пригородный лес, и крестьяне близлежащих деревень пасли в нем скот. Однажды теплым июньским днем коровы, вышедшие на поляну, забеспокоились. Старуха и девочка, которые приглядывали за ними, увидели под кучей хвороста бедро раздетого мужчины. Так был найден его отец, двумя днями раньше ушедший на работу.
Тот год был вообще тяжелым для их семьи. Довольно рано, еще в детстве, он пугливо осознал всю неправдоподобность, маловероятность и явную заданность той мистически-странной закономерности, которая осеняла время, когда он появился на свет и когда несчастья словно по чьему-то злому расчету падали на их род то с одной, то с другой стороны. Получалось так, будто в тот год сама Смерть вдруг спохватилась, увидев, что взяла в войну слишком малую дань с этого многолюдного рода — всего пять человек, и решительно взмахнула своей бледной рукой, разом выхватив несколько новых жизней.
Он помнил, в какое содрогание приводил его жуткий сухой протокол, который он еще ребенком носил в своей памяти. Сначала умер дед, которого он, как и отца, не помнил. Было это зимой, в январе. Летом погиб отец. Когда его хоронили и на могиле собрались все родственники, дядя Леонид, брат отца, сказал: «Рядом — мое место». В конце года, зимой, он повесился у себя дома, перекинув веревку через дверь. А незадолго до этого, осенью, сошла с ума сестра матери, тетка Александра. На праздничной демонстрации ей привиделось, что в колонне идут не люди, а бараны, причем у каждого чего-нибудь не хватает: ноги, уха, глаза, головы... Эта молодая красивая женщина, писавшая диссертацию по химии, прожила в сумасшедшем доме около тридцати лет и умерла там же.
Когда происходили эти события, ему было чуть больше года. Позже, узнав обо всем от матери, он по своей детской наивности решил, что раз уж отца убили, то и его самого наверняка когда-нибудь убьют. Он просто не мог представить себе, какие силы способны защитить его от неминуемой смерти. Ведь если даже отца убили, то что говорить о семи-восьмилетнем мальчике?
«На другой берег Ла-Манша слава Кэлверта перешагнула только в 1953 году, когда вышла пластинка, где он наиграл медленную, сентиментальную мелодию «О мой папа»... Слушатели среднего и старшего поколения не могут не помнить знаменитое глиссандо — тугой, парящий звук его трубы в пьесе Жака Ларю «Розовая вишня и белый цветок яблони».
