— А что если, спугнув, мы заставим его признаться? — предположил я.
— Скорее всего, спугнув, мы толкнем его на кое-что другое, — сказал Карл Юрген.
Мы помолчали.
— Пока что у нас нет никакого следа, — сказал Карл Юрген. — В деле об убийстве Свена нам не на что опереться.
Конечно, теперь уже каждая газета знает все подробности, но не грех повторить их еще раз. Итак, сумку с клюшками, принадлежавшую Свену, мы не нашли, правда, нашли мяч, за которым он спустился в карьер. Револьвер не обнаружен. Следы на сухом песке исследовать практически невозможно. Приходится признать, что убийце неслыханно повезло. Что до убийства Эрика, то это всего лишь гипотеза и, как утверждает Кристиан, доказать ее невозможно. Думаю, надо призвать на помощь время и надеяться… Да, надеяться…
— …Что выманим кого-то из его логова? — спросил Кристиан.
— Да, — подтвердил Карл Юрген. — Знать бы только, как это сделать. Но мы все время думаем над этим, это наша постоянная цель.
И как раз в эту самую минуту я вспомнил вдруг одну фразу. И в подсознании медленно начала складываться цепочка умозаключений.
И вот, как выразился Карл Юрген, мы призвали на помощь время.
Иногда время работает на убийцу. Иногда — на полицию. В эту осень время работало на полицию. Странно только, что, работая на полицию, оно действовало через меня.
Сам я этого не сознавал.
Но теперь, когда я оглядываюсь назад, на эти два осенних месяца, я вижу, как формировался ход моих мыслей, как выявлялись в них очертания того рисунка, благодаря которому в конце концов сошелся пасьянс. Или, как часто пишут в детективных романах, разрозненные кубики головоломки легли на свои места.
Рисунок этот складывался в моем подсознании. Оброненное кем-то замечание, сказанное вскользь слово, что-то, что я знал, но давно забыл. Все это хранилось в моем подсознании, идеально подогнанное одно к другому, в точности как кубики головоломки.
Только всему этому надлежало подняться на уровень сознания.
И в конце концов оно поднялось: решение головоломки всплыло из загадочной, туманной глубины, именуемой «подсознанием», которое так никому и не удалось изучить до конца. Из этой глубины всплывали кубики, извлеченные ассоциацией, которую породило оброненное кем-то замечание, сказанное невзначай слово. Кто-то что-то сказал — бульк, на поверхность всплыл один кубик. Он мог некоторое время полежать без дела, ведь я не знал, что он означает или как его использовать. Кто-то что-то заметил — бульк, из глубины, как пузырек, на поверхность воды всплыл еще один кубик. Кубики подбирались один к другому, и по мере того, как их становилось все больше, они все быстрее тянули за собой новые мысли. Под конец кубики появлялись уже с такой быстротой, что наскакивали друг на друга, торопясь занять свое место в головоломке.
