Кладбище было дальнее. Бедное — если можно так говорить о кладбище. Но богатых здесь действительно не хоронили. Морозов, стоя поодаль, зло думал: даже в смерти каждый сверчок должен знать свой шесток. От висевшей в воздухе желтой пыли першило в горле, но бутылку с водой он доставать не стал. Почему-то казалось неприличным — удовлетворять насущные потребности рядом с… вечным? Эти похороны, на которых его и быть-то не должно, производили на него странное впечатление. Метрах в тридцати клубились еще одни, куда более многолюдные и шумные. Оттуда доносились тонкие женские возгласы, там кто-то бубнил то басовито, но тенорком — произносили прощальные речи. И автобус у них был раза в четыре внушительнее обшарпанного ПАЗика, дожидавшегося в конце разбитой аллеи, за шаткими воротцами. Темно-желтый «икарус» возвышался поодаль, как слон рядом с осликом. Должно быть, профком выделил, подумал вдруг Морозов. Какой еще профком? Но этот неизвестно откуда пришедший на ум профком был из простого, привычного мира. Как и «те» похороны.
А эти…
Два загорелых до коричневой смуглости могильщика — голые спины лаково блестели от пота — курили, присев на вывороченную экскаватором желтую, в лохмотьях корней, груду. Дожидались «завершающего этапа работ». Тихо дожидались, можно сказать, деликатно. Чтобы не мешать скудной группке «провожающих» — только женщины, отметил Морозов, и все как будто на одно лицо — и замершей на глинистом обрезе темной фигуре.
Нежная, почти бесцветная прядь выбилась из-под черного платка, ветер поигрывал ею, взметывал, швырял туда-сюда, трепал подол длинной темной юбки — Надежда Петровна стояла недвижно, молча, точно не замечая этого. Ничего не замечая. Ни слез, ни воплей. Лицо спокойное, без всякого выражения. С таким лицом люди ждут автобуса.
От «провожающих» отделилась одна, в черных брюках — остальные были в юбках, как в форме. Скользнула к Надежде Петровне, приобняла, вложила в узкую, безвольно висящую ладонь глинистый комок, повела над краем могилы. Глина ударилась о маленькую, обтянутую дешевым кумачом крышку глухо. Женщины подходили по одной — медленно, точно через силу передвигая ноги — наклонялись, роняли вниз обязательные «горсти». В одной из них, должно быть, попался камень — стук прозвучал неожиданно резко. Морозов даже вздрогнул.
И замершая над краем могилы темная фигура тоже дрогнула. Не взглянув ни на людей вокруг, ни в яму под ногами, повернулась — и пошла прочь. Та, в брюках, рванулась за ней, оступилась, едва не упала, выровнялась, зашагала следом — уже осторожнее.
