— Таня! Можно войти?
«Пришел»!
Внезапная радость зажглась в ее душе и мгновенно осушила слезы — заставила тихо засмеяться. Это было так неожиданно, но Таня даже не удивилась этой внезапной перемене в настроении. Какая разница, отчего возникает, откуда приходит на смену слезам радость, исторгающая из груди смех и зажигающая «пожар в очах»? Главное, Вадим оставил и свою новую знакомую Анну, и ту танцорку с раскосыми глазами тоже оставил — пришел к ней, к Кустодиевой Татьяне, к своей рыбке и кошечке, к уютной спаленке и мягкой постельке! Сейчас он будет умолять о прощении, а она будет строга и неприступна как крепость. Пусть возьмет ее приступом.
Все дело в моей красоте, подумала Таня, торопливо вытирая слезы. Оболенский сам говорил, что красота волнует и что всякое явление красоты радостно. Боже, как глаза распухли!.. А еще он говорил, что «красота подобна падающей звезде. Звезда проносится во мраке и гаснет, как надлежит являться и проходить красоте, восхищая взоры своим ярким, но, увы, преходящим блеском…». Хорошо сказано. Только слишком заумно. Но вывод напрашивается сам собой: нужно пользоваться моментом, пока блеск твоей красоты еще не померк. Просто руководство к действию какое-то… Но глаза! И губы… Помада размазалась. Ужас!.. Как я покажусь ему на глаза?!
Когда Оболенский открыл дверь и вошел в каюту, Таня, прикрывая лицо руками, стремглав бросилась в спальню и замкнула дверь на ключ.
— Таня! Ну перестань!..
Она не ответила — зажгла ночник перед зеркалом и медленно разделась.
— Ну Таня! Открой, солнышко.
Девушка стояла перед зеркалом и смотрела на свое отражение. Незагорелая кожа была молочно-белой и, казалось, светилась в полумраке спальни. Отсветы от лампы пробегали по телу, подчеркивая грудь, оттеняя линию плеч и крутой изгиб бедер. Тело выступало из темноты, оставаясь с ним неразрывным. Будто ночной мрак соткал из мерцающего света звезд женское тело и явил его миру — смотрите, как прекрасна ночь.
— Ну чего ты добиваешься? Скажи, я все сделаю.
Таня не отвечала. Нежная, как распускающийся цветок с мягкими листочками, стояла она, и красота ее тела была для нее приятна. Обнаженные ноги — мягкие линии голеней и бедер, выдающиеся края косточек на коленях и стопах и ямочки рядом с ними, — она любовно все осматривала, гладила руками, и это вселяло в нее уверенность и доставляло новое удовольствие.
«Как мог он смотреть на жалкую попрыгунью?! Негодяй! Да разве же можно ее сравнивать со мной?!»
