На первый взгляд Палермо сразу же произвел на меня хорошее впечатление. Толпа нищих на вокзале и ни одного настоящего бандита. И потом, в следующие дни, я так и не приметил никаких бандитов, но увидел многое другое, что было непонятно и ново. Я увидел, например, какое-то странное розовое здание, которое почему-то ассоциировалось у меня с видами Марокко, висевшими в гостиной графини Спаноккья. И я очень удивился, когда узнал, что это церковь.
— Церковь? По-моему, это больше походит на мечеть.
Тогда мне объяснили, что поначалу это и в самом деле была мечеть — веков десять назад, когда в Сицилии господствовали арабы.
Однажды в разговоре с маэстро Баваньоли я выразил удивление, что вижу здесь множество светловолосых, голубоглазых великанов. Что это за народ? Должно быть, какие-нибудь туристы из северных стран? Но каким образом они так хорошо говорят на сицилийском наречии? Маэстро долго смеялся над моим невежеством.
— Они и в самом деле приехали с севера. Правда, не как туристы, и не сейчас, а веков семь или восемь назад. Тогда их называли норманнами. Но я думаю, что теперь потомки их — неплохие сицилийцы.
Я вспомнил тогда, как с изумлением слушал в детстве рассказы старого священника француза дона Романо об истории Реканати. Победы и поражения в разных битвах — все это чрезвычайно впечатляло меня, волновало воображение. Но теперь я начинал думать, что о настоящей истории там вообще и речи не было. «История, — думал я, — это все, что происходило в Парме, Генуе, Риме. Реканати, укрывшись за Апеннинами, спокойно жил среди холмов: там не знали
нашествия арабов, туда не приезжали норманны. Там бывали порой лишь небольшие раздоры между соседями». Я понимал, что путешествия учат меня ощущать пропорции окружающего мира.
В Палермо произошел со мной один случай, который никак не могу забыть. Рассказав мне про норманнов, маэстро Баваньоли повел меня смотреть большой собор, который они построили когда-то на одном из холмов в окрестностях Палермо, в Монреале. Пылающее золото мозаики, расписные витые колонны, каждая из которых высечена по оригинальному рисунку — я никогда больше не видел ничего подобного — были красоты сказочной, неповторимой! Я хотел подольше побыть там, чтобы рассмотреть все как следует, но маэстро напомнил, что нужно спешить на репетицию. Когда мы вышли на залитую весенним солнцем улицу, внимание мое привлекла группа оборванных ребятишек, которые сгрудились над чем-то у сточной канавы. Движимый любопытством, я подошел ближе. Мне хотелось посмотреть, как играют сицилийские ребята — так же, как у нас, в Реканати, или иначе, играют они, возможно, так же, но не это поразило меня. Ребятишки сгрудились над грязным куском вывалянного в пыли и облепленного мухами сырого мяса. Один из них рвал кусок на части; раздавал ребятам, и они тотчас же съедали это грязное мясо. Я посмотрел на них внимательнее и ужаснулся еще больше: у многих малышей была какая-то страшная болезнь глаз. Мухи сидели на их слепившихся и гноившихся веках, и ребятишки даже не пытались отогнать их.
