В Нью-Йорке у меня появился один очень хороший друг — комиссар полиции Энрайт. Мы так хорошо понимали друг друга, несмотря на трудности в языке, что он казался мне моим американским родственником. Энрайт всегда провожал меня на пристань, когда я уезжал в Италию, и встречал, когда я возвращался в Нью-Йорк. Я всегда был рад помочь ему, выступая на благотворительных концертах в пользу полиции или на приемах, которые устраивал муниципалитет в честь каких-нибудь знатных гостей. И, должно быть в знак признательности за эти услуги, он присвоил мне 30 ноября 1922 года звание почетного капитана нью-йоркской полиции. Это звание давало право иметь на ветровом стекле автомобиля отличительный знак «ДП» (департамент полиции) и располагать иногда эскортом мотоциклистов. Среди всех титулов и званий, которые мне присваивались когда-либо за всю жизнь, ни один не доставлял мне столько удовольствия, как этот. Помимо того, что это оказалось удобно, это было и очень забавно. Мне очень нравилось, например, когда полицейские регулировщики уличного движения на перекрестках Нью-Йорка громко приветствовали меня: «Хэлло, мистер Джигли!». Мне нравилось, что они широким жестом пропускали мою машину вперед, в то время как длинные очереди автомобилей послушно ждали их разрешения!..
Шаляпина не было в Нью-Йорке почти всю зиму: он гастролировал в западных штатах. Когда же он вернулся в Нью-Йорк, мы снова пели с ним в «Мефистофеле» — 13 марта 1923 года. Желающих попасть на спектакль было так много, что по Бродвею и 17-й авеню выстроилась нескончаемая очередь. Но большинство стоявших в ней осталось разочарованным — театр не мог вместить всех желающих.
Между тем я готовил новую партию — партию португальского путешественника Васко да Гама из оперы Мейербера «Африканка». По каким-то так и не выясненным причинам в этот раз было нарушено строгое правило «Метрополитен», и оперу пели не на французском, а на итальянском языке. Я очень смеялся, когда узнал потом из одной газеты, что я, оказывается, специально ездил в Португалию, чтобы освоиться с обстановкой и ощутить дух времени. Даже если бы у меня и было время съездить туда, то вряд ли опера могла помочь мне передать этот дух.
Опера писалась специально для того, чтобы торжественно отметить четырехсотлетие со дня рождения Васко да Гама, и Мейербер, получив в 1838 году от Эжена Скриба либретто, потратил на ее создание двадцать пять лет. Несмотря на это, опера представляет собой такой невероятный набор нелепостей, что в ней трудно найти что-либо общее с подлинными историческими событиями. Берег Малабар, где на самом деле высадился Васко да Гама, в опере переименован в остров Мадагаскар. Жители острова почему-то называются браминами. Африканская рабыня Селика, которая потом оказывается царицей Мадагаскара, ведет себя так, как если бы она росла и воспитывалась в лучшем женском колледже Сен-Жерменского предместья. Что касается самого Васко да Тама, то тут речь идет о весьма странной личности — о человеке, причудливо непостоянном в любви, который никак не может выбрать между белой и черной женщинами и мечется между ними, словно корабль от волны к волне в бурном море.
